Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

На сей раз проняло всех, но не Родригеса.

— Ах, так! — вскричал он. — Эй, Мигель, подай-ка мне вон ту метлу — я не желаю марать свой нож об эту фламандскую свинью! Этот мешок смеет говорить так, как будто у него достанет мужества, чтоб колотить испанца? Так он у меня сейчас попляшет сальтарелло! ух, caramba! Это вино дорого ему обойдётся!

Тут подбежал трактирщик — толстый неряшливый baes Георг Лансам по прозвищу Липкий Ланс.

— Господа солдаты! Господа солдаты! — закричал он, нелепо всплёскивая руками и распространяя запах засаленной тряпки. — Умерьте гнев, господа солдаты! Умоляю вас, не надо драки! Простите его: это всего лишь Смитте, он сумасшедший. Я сейчас его уведу и прикажу подать вам ещё вина.

— Mildiables! — вскричал Санчес, у которого от злости даже трубка погасла. — Если он безумен, так держите его взаперти, чтоб не приставал к порядочным католикам и не смущал народ бесовскими речами!

— Даже если он сумасшедший, — угрюмо добавил Киппер, хоть язык его немного заплетался, — пускай следит, чего болтает! Люди и за меньшие слова на костёр шли! Да!

Он икнул и выругался.

— Да что вы такое говорите, помилуй Боже! — Липкий Ланс всё пытался утянуть Смитте прочь от стола, но не смог даже сдвинуть его с места. — Какой костёр? Ведь он же никому не причиняет вреда, разве что выпьет кружечку-другую, ну так это ж не накладно! Почтеннейшие господа солдаты, я прошу вас, не мешайте тем, кого поразил Господь, жить по своей прихоти, ибо тем выразил Господь свою волю. Ведь так будет правильно, верно?

Мартин Киппер умолк, сердито нахмурил брови и некоторое время размышлял, затем ещё раз смерил Смитте взглядом, рявкнул: «Marsch hinaus!», спохватился и для верности добавил по-фламандски:

— Пошёл прочь!

— Э, нет, погоди! — теперь уже Родригес поднял палец, призывая к тишине. — Он что-то говорил про Лиса, про этого дьявола, которого мы ищем. Откуда он знает, что мы говорили о нём? Эй, ты! Что ты знаешь о травнике Лисе?

Трактирщик, видя, что испанец вновь заговорил со Смитте, перестал тянуть толстяка за рукав и на всякий случай отступил в сторонку.

— Да что вы, господин солдат, — примирительно сказал он, — разве он знает, о чём говорит? Мало ли на свете всяких лисов и лисиц!

Смитте был дурак. Недавний, но уже законченный. А вот Липкий Ланс дураком не был. Ланс был себе на уме. Он знал про Лиса, о котором говорили стражники. Когда-то этот травник вылечил его — грешно сказать — от мужескова бессилия, за что Ланс был ему, конечно, благодарен, но — в пределах, в пределах… И сообщать Лису о том, что его ищут испанцы, он совсем не спешил, хоть между ними и была когда-то устная договорённость. Наверху, в конторской книге был заложен за страницами подаренный когда-то Лисом угольный карандаш. И чтобы вызвать травника или послать ему весть, всего-то и следовало этот карандаш сломать. Но для чего спешить? Травник пришёл и ушёл, а Липкий Ланс остался. Солдатня сюда явилась с инквизитором, а Святая Церковь не посылает инквизитора за кем попало.

Но Георг Ланс был не дурак. Он умел говорить, но умел и молчать. Лучше враг, чем два. Да и потом, ещё неизвестно, как оно обойдётся, если рассказать…

Вопрос, естественно, в том, кто больше платит.

Так или иначе, но карандаш до сих пор оставался целым.

— Лис? — переспросил тем временем толстяк, как будто удивляясь, что испанец этого не знает. — Лис — на дороге. На большой дороге. Двое за его спиной, один рядом, один впереди. Бездна идёт за ним по пятам и смотрит в ваши души. Не вставайте у него на пути, господа солдаты Господа; вам не дано постичь, какая нужна смелость, чтобы мерить сердцем бриллиантовые дороги Вечности. Там холодно. Холодно…

Он обхватил себя руками.

Испанцы вновь умолкли и переглянулись.

— Что всё это означает? — спросил у всех Родригес, явно озадаченный. — Алебарда мне в печёнку, ведь должно же это что-то значить! Этот парень явно что-то знает или что-то где-то слышал. Эй, ты! Что это за Лис? Как его по-настоящему зовут? Отвечай, canaille [72] Сволочь (фр.) !

В глазах фламандца расплескалась пустота.

— Nomen illi mors [73] Имя ему — смерть (лат.) , — вдруг провозгласил он на чистой латыни и умолк.

Мануэль перекрестился, остальные делали то же.

— Con mil demonios [74] Чтоб меня черти побрали (исп.) , — тихо выругался Анхель. — Не нравится мне это.

— Надо свести его к padre, — сказал молчавший до сих пор Хосе-Фернандес. — Помочь это нам может.

— Дельная мысль, — одобрил Киппер. — Эй, Санчо, проводи его! Заодно справься, как там себя чувствует его преподобие. Да смотри, чтоб этот, — он кивнул на толстяка, — чего не выкинул.