Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ)

Порфирий Дормидонтович слушал с интересом, но был рад увидеть вернувшегося друга, по задумчивому виду которого понял, что кое-что тому узнать удалось. Однако заговорил Корвин-Коссаковский не раньше, чем они выехали на Лиговский проспект.

-Не всё безнадежно, Порфиша. По неточным данным, покойник с Большой Дворянской, умер три-четыре года назад. Молодой человек, не самоубийца, стало быть, по нашим спискам не проходил. Но такой случай, чтобы аристократ умирал молодым - незамеченным не остаётся. Не дуэль ли? Я наведу справки.

У дома Корвин-Коссаковского на Лиговском тот снова заговорил, бесстрастно и размеренно:

-Слушай внимательно, Порфирий. Я за неделю всё, что могу, сделаю, ты же вели Федору генеральский мундир свой к пятнице в порядок привести. Я и тебе приглашение в дом графини достану. Вдруг чего заметишь? Если что раньше выясню, - к тебе заеду. Сам же ты об этом - никому ни слова.

Бартенев кивнул. Он не был светским человеком и бывать в обществе не любил, но сейчас понимал, что отказать Арсению нельзя. При этом сердцем ощутил, что впереди его и друга ждёт что-то тягостное и мерзкое, что почти осязаемо наползало на них зловонным болотным маревом, сновало, прячась за полуоблетевшими древесными кронами серым нетопырём, подстерегало чёрным котом-оборотнем, норовя наброситься и разорвать...

Глава 3. Семейные огорчения Корвин-Коссаковского.

Причина всех бед мира - недостаток любви.

Фома Аквинат.

Дом Корвин-Коссаковского на Лиговском принадлежал его отцу. Арсений вырос здесь, мог бы пройти по всем комнатам и залам вслепую. Ныне, после смерти отца, он жил один в пяти комнатах бельэтажа, сдавая остальные три этажа, вел тихую жизнь вдовца и, хоть женщины ещё выделяли его из толпы и улыбались ему, второго брака не хотел, ибо сам не заметил, как в душе его поселилось некое странное на первый взгляд равнодушие к миру. Он не смог углядеть и обозначить для себя его причины, но с годами всё чаще ловил себя... нет, не на унынии или вялом тяготении жизнью, но скорее - на величавой тоске Екклесиаста, мудрой печали пресыщения суетой.

Всё, что волновало когда-то, давно утратило смысл, помыслы честолюбивые и любовные опали, как листья в октябре, и сегодня долгими осенними вечерами жизнь спрессовывалась для него до мизера: свеча в шандале, книги, чернильница и лист бумаги. Быть мудрым означает умереть для этого мира, ибо Бог нас создал для себя, и наше сердце будет неспокойным, пока не успокоится в Нём. Он - успокоился, давно перестал думать о завтрашнем дне, даже написал завещание, отписав всё сыну, обучавшемуся в Сорбонне, и значительные суммы - трём племянницам.

Рассказ Порфирия Бартенева подлинно изумил его, потряс неожиданностью и сковал ужасом. Если бы Корвин-Коссаковский плохо знал Бартенева - всё могло бы быть шуткой, но за десятилетия дружбы Арсений ни разу не помнил, чтобы Порфирий солгал или выдумал что-то. Не тот был человек, чтобы фантазировать.

Сейчас Арсений, облаченный камердинером в домашний халат, сдвинул стремянку к библиотечным полкам со словарями и, нацепив на нос очки, методично перебирал тома. Словарь 1796 года, приложение к грамматике Лаврентия Зизания, "Лексикон треязычный" Поликарпова-Орлова, Seelmann, "Die Aussprache des Latein nach physiologisch-historischen GrundsДtzen", Корсен "Ueber Aussprache, Vokalismus und Betonung der lat. Sprache"... Ага, вот он... Переплет с золотым тиснением. Христофор Целларий. Латинский лексикон с российским и немецким переводом, Синодальной типографии в 1819 года. Он спустился вниз, положил словарь на стол, пододвинул лампу и начал перелистывать страницы. Ну, да, всё так и есть... Pestiferus... гибельный, пагубный, тлетворный, вредный, смертоносный, чумной... Рrofundus, глубокий, подземный бездонный, безмерный, ненасытный, неиссякаемый, неистощимый... Sacrilegus, святотатственный, нечестивый, осквернитель святынь, негодяй...Что ж, ничего нового он не узнал.

Но слова не самые банальные и не гимназического курса. Бартенев их придумать, конечно, не мог...

Впрочем, сам Корвин-Коссаковский понимал, что просто тянет время - в надежде, что откуда-то придёт спасительное понимание ускользающего смысла, блеснёт догадка, прольёт свет холодного разума на нелепый мистический морок. Арсений знал, сколько душевных расстройств, ночных кошмаров, нервной слабости и непрекращающегося сплина скрывают души петербуржцев. Однако Бартенев был абсолютно здоров, ему просто не могло ничего примерещиться.

Но знал Арсений Вениаминович и утверждение Гёте о том, что сущее не делится на разум без остатка, и в потустороннее - верил. А кто в Петербурге, "городе на костях", в приюте вечных туманов и трясин, где хляби небесные стекают в бездны земные, где под мощеные проспекты веками уходили призрачные тени, чтобы потом то и дело жуткими фантомами вырываться наружу, не верит?