Наталья Игнатова: Ничего неизменного

Заноза спрыгнул в холл. Хасан прыгать не стал, спустился по лестнице. Теперь уже можно было следить — понатоптано так, что и не разберешь, вампиры тут бегали и убивали охотников, или охотники метались и убивали вампиров. Войти в дом и подняться на второй этаж, не потревожив пыли, вот это была задачка. А сейчас — делай, что хочешь.

Заноза и делал. Двумя взмахами сабли отсек у трупов головы. У дверей подвала бросил саблю в ножны, снова взялся за пистолеты и оглянулся на Хасана.

Тот убедился, что снаружи спокойно — один из живых молча стоял на крыльце, его сердце билось быстро, но ровно. Второй сидел в машине, его Хасан не слышал, но не слышал и рокота двигателя. Никакой тревоги. Никто не вызывает помощь, не пытается сбежать и не собирается врываться в дом. Очень хорошо. Можно идти дальше.

Ритуал обезглавливания венаторов был ему непонятен, но ему большинство ритуалов Занозы было непонятно.

В подвале, в темноте, метались лучи фонариков. Три человеческих силуэта представляли собой прекрасные мишени. И им хватило трех пуль. Каски — дело, конечно, хорошее. Но не панацея.

Заноза, страшно довольный, на пятках съехал по ступенькам. И остановился над трупами, положив руку на рукоять сабли.

— Хм…

— Вот-вот, — буркнул Хасан.

Залить кровью холл в нежилой и грязной части дома — это одно. А пачкать уютный подвал — совсем другое. Здесь прислуги нет, прибираться некому.

— Ну, ладно, — Заноза взлетел вверх по лестнице, пронесся через кухню в холл, на ходу выдернув из шкафа пыльный бурнус. Замотался с головой, пинком распахнул входную дверь. Выстрелил с двух рук и, раньше, чем солнце успело добраться до него сквозь броню плаща, бурнуса, перчаток, плотной джинсы и испачканных кровью ботинок — втащил в дом еще один труп. Второй, с простреленной головой, остался в автомобиле. Добраться до него под палящим солнцем было задачей непосильной. Эту часть работы предстояло сделать Слугам.

— Блэкинг ворчать будет, — Заноза недовольно засопел. — Надо было Арни брать.

Брызги мозгов на крыльце его не смущали. Они бы тут никого не смутили. Такой район… А сюда, к этому дому, еще и не суется никто. Заноза специально для венаторов стер затерянные среди хаоса граффити иероглифы, отпугивающие от его норы и живых, и мертвых. Надо полагать, уже сегодня ночью он их восстановит.

Каллиграф… Его бы таланты да на дело.

— Сходим на выставку? — из-под бурнуса на Хасана выжидательно уставились яркие, синие глаза. — В галерее Конклин через неделю открытие. Художник Август Хольгер, голландец…

— Спать! Домой и спать! Мы — вампиры, не забыл?

— Мы приглашены, — Заноза стянул бурнус, брезгливо переступил ногами по липкому от крови полу.

Да уж кто бы сомневался? Этого чудо-мальчика все время куда-нибудь приглашают. На выставки, на дебюты, на бенефисы, на открытия сезонов, и на закрытия, разумеется, тоже, а еще на юбилеи и благотворительные вечера. Активная общественная жизнь. Не все вампиры прячутся от людей, как от солнца, некоторые без людей вообще не могут.

Но все потом. Все после заката. А сейчас — спать!

Блэкинг загнал фургон в гараж через две минуты после звонка. Хасан забрался в салон, в благословенную темноту, упал на диван и, наконец-то, отключился. От трупов Заноза и сам прекрасно избавится — на минус втором этаже, не предусмотренном никакими архитектурными планами, стояла хорошая печь для крупного мусора.

Эту нору мальчику придется оставить надолго, если только у него нет иероглифов, которые заставят венаторов забыть о ее существовании. Ну, и тем лучше. Дома надо дневать, а не по барсучьим лежкам прятаться.

А начиналось все… Нет, точно не невинно, невинно у Занозы вообще ничего не начинается. Но хотя бы безобидно. Полиция чуть более нервно стала относиться к молодежи, чуть более внимательно присматриваться к большим компаниям, чуть больше появилось поводов забирать в участки тех, кто был или казался буяном. В отношении банд, и черных, и белых, и латиносов, политика тоже стала жестче. И тоже — совсем чуть-чуть. Да, и чуть больше стало пропадать бесхозного вампирского молодняка. Но кто их считает? Бродяги, одиночки и те, кто сбивался в стаи, они никому были не нужны, многим мешали, и чем их становилось меньше, тем всем остальным становилось лучше.

Заноза их считал. Пристраивал к делу, вместо того, чтобы пристрелить или, проявив милосердие — послать подальше. Сколько их, жалких и никчемных, на него работало, точно не знал даже Хасан. Вроде бы, пятнадцать. Но Заноза рассказывал не обо всех, только о самых интересных.