Виталий Башун: Пати-Недотепа

— Колдун! Точно колдун! Творец-Сущий мне в свидетели, — клялась потом соседкам Варкуха, молитвенным жестом подымая ладонь к солнцу и затем прижимая ее к сердцу. — Он ка-а-а-ак глянул на меня глазищами своими рысьими, так сердечко-то мое исстрадавшееся все и обмерло! Стою, как мертвая. Шелохнуться моченьки никакой нету.

Надо заметить, что у Варкухи, несмотря на более чем почтенный возраст, "исстрадавшееся сердечко" с весьма достойным постоянством обмирало всякий раз, как на нее, хотя бы мимолетно, взглядывал любой мужчина от пятнадцати до ста пятидесяти пяти лет (старше деда Марзама у нас просто не было никого в деревне). Однако соседки сочувственно кивали, охали и также тянули ладони к солнцу. На всякий случай. Вдруг и правда колдун. Заморочит — зачарует — до греха доведет. Возможно, однако, что некоторые как раз и молились, чтобы… довел.

Гость между тем, поздоровавшись с хозяином, прошел в дом. Через недолгое время старостины детишки побежали в разные концы деревни с объявлением: дескать, мастер приехал в наше село в поисках достойного ученика. Ему нужен подходящий парень в возрасте одиннадцати-двенадцати лет.

Тогда мне было девять, но я справедливо решил, что достойнее моей персоны во всем селе не сыскать, при этом даже не поинтересовавшись, а чему собственно учит мастер? Важно, что точно не коров пасти или кукурузу лущить.

Слух об отборе быстро разнесся по селу и во всех дворах начались горячие дебаты на тему: есть в этом прок какой или так — баловство одно. Дед Марзам припомнил, что лет…дцать тому — это когда пьяный Рохля в омут у мельницы упал, вылез весь в тине, да баб водяным пугать зачал — вот также приходил один мальца, якобы, в приказчики взять, да так с тех пор его и видели. Мальца, то есть. За разговорами деревня заснула далеко заполночь.

Утром на двор к старосте, где намечены были смотрины, пришли всего семеро парней нужного возраста. Пришел и я. А как же без меня? Сколько учеников надобно было мастеру, неизвестно, но я решил, что такого видного, ростом больше метра с шапкой, парня ну никак нельзя не взять. А когда я ему покажу, как ловко умею шевелить ушами, он не устоит — верняк дело.

Однако мельком мазнув по мне взглядом, мастер немедленно указал в сторону ворот. Не гожусь, стало быть. Да что он понимает в настоящих парнях?! Неужели эти увальни подходят ему больше?! Как оказалось — нет. Не подходят. Ни один отбор не прошел, чему, впрочем, претенденты не очень-то и огорчились.

Они, но не я. Возмущенный несправедливостью, я разработал коварный план, для осуществления коего стащил из сундука свои праздничные ботинки, перешедшие мне от старшего брата, которому они достались от его старшего брата, а тому от его… положил в котомку пару луковиц, пол краюхи хлеба и немного соли. Подготовившись, таким образом, к путешествию хоть на край света, рано-рано утром устроил засаду на выходе из села.

Впрочем, ждать долго не пришлось — даже заснуть не успел — как гость, несолоно хлебавши, вышел за околицу и поравнялся с моей лежкой. Тут же я выпрыгнул ему навстречу и заорал (пусть знает, что голос у меня громкий и звонкий — вдруг это важно):

— Дяденька! Возьмите меня в ученики!

Мастер убрал нож, который успел достать до того, как мои ноги коснулись дороги, и равнодушно ответил:

— Нет.

— Но почему? Я все буду делать, что скажете, только возьмите!

— Мал еще. Подрасти, а там посмотрим.

Он обошел меня, словно трухлявый пенек, и быстро пошел прочь. Ну, нет. Так просто не сдамся! Тем более, решение принято твердое и окончательное, да и ботинки в сундук возвращать жалко. Возврата к прежней жизни не будет. Пусть меня съедят волки, но назад полоть морковь — ни за что не вернусь.

Три дня я, как привязанный, шел за ним. На привалах всячески старался показать свое трудолюбие и полезность — бегал за водой, таскал хворост, разжигал костер, мыл посуду и при этом не переставал канючить. Мастер демонстративно не замечал моих усилий. Иногда гнал. Однако далеко я не уходил — пристраивался на другом конце полянки и сидел так. Или уходил, но потом непременно возвращался.

Странный он был человек, как мне тогда казалось. По утрам, вместо того, чтобы всласть поспать, он танцевал какой-то очень сложный танец. Сначала без всего, потом с ножами, потом с одним мечом, потом с двумя, потом с чем-то еще совершенно мне непонятным… Да так быстро он все это делал, что иной раз превращался в вихрь, взблескивающий молниями.

Клапс был очень терпелив, но я все-таки сумел довести его до белого каления. Как надоедливый комар, то приближался, то отдалялся, и зудел-зудел-зудел… Мне показалось, что к концу третьего дня мастер готов был меня прибить с особой жестокостью. Не знаю, какие картинки представали в его воображении, вызывая кровожадную улыбку, от которой у меня мороз по коже бежал, но видно одна из них моему будущему учителю так понравилась, что он алчно облизнулся и принял решение: