Марк Лоуренс - Принц шутов

Мы пришли в Анкрат по приграничным дорогам между Роной и Геллетом. Снорри путешествовал с прирожденной осторожностью, которая неоднократно спасала нас: принимал решение задержаться в лесу — и потрепанные в боях войска проходили мимо; мы уходили в поля кукурузы — и тут же показывались разбойники, ищущие, чем бы поживиться. Я еще меньше, чем Снорри, желал подобных встреч, но мои органы чувств были приучены улавливать угрозу скорее в переполненном пиршественном зале или среди курильщиков опиума, чем верхом на коне под открытым небом.

В городе Оппен, что почти на границе Анкрата, я купил дорожную одежду поприличнее. Я постарался выбрать что-то достаточно качественное, чтобы было видно — я не простой человек, хотя, конечно же, вовсе не горел желанием, чтобы однажды нашли мой труп в добротных сапогах и прочной одежде, способной выдержать суровые условия. Я не доверил ронийцу пошив плаща и шляпы, но решил, что смогу перетерпеть суету портного из Анкрата. Снорри так часто топал и фыркал во время примерки, что пришлось отослать его на поиски более подходящего топора.

Едва он ушел, мне стало не по себе. Это не имело ни малейшего отношения к легкому растяжению связавшей нас магии — просто я был уверен, что некромантка, пытавшаяся нас уничтожить в Чами-Никсе, все еще у нас на хвосте. Она — или то существо, что смотрело на меня из-под маски в опере. Именно для него была расставлена ловушка Молчаливой Сестры — теперь я не сомневался. Она была готова принести в жертву две сотни жизней, включая жизни высшей знати Вермильона и — вот же проклятье! — меня в их числе, чтобы сжечь это чудовище. Оставалось только молиться, чтобы трещина, которую я устроил в ее заклинании, не дала ему вырваться. И конечно, за любым углом могли притаиться другие слуги Мертвого Короля. Даже в мастерской портного!

В конце концов я покинул Оппен с чувством облегчения. Я уже привык находиться в пути и сомневался, что, оказавшись снова в оседлом состоянии, смогу в полной мере быть спокоен.

Мы обогнули горы Маттерак, унылый хребет, начисто лишенный величия Аупов, и выехали на дорогу, ведущую в Рим, по которой, как я уже давно твердил, и надо было ехать с самого начала.

— Она лучше вымощена, безопаснее, здесь постоялые дворы и бордели, да еще и равномерно распределенные, и даже пара десятков довольно крупных городов…

— И отлично просматривается. — Снорри погнал Слейпнир по древней брусчатке. Стук копыт по камням кажется мне звуком цивилизации. В деревне же сплошная грязь, по которой не поцокаешь.

— Так почему мы рискуем теперь?

— Скорость.

— А какая… — Я прикусил язык. Какая разница? Для Снорри — большая. Его жена и младший сын попали в плен, наверно, уже несколько месяцев назад, до того, как его в цепях пригнали в Вермильон. И если они выдержали все это время, трудясь по воле некромантов с Затонувших островов, несколько лишних дней погоды не сделают. Впрочем, этого я не мог ему сказать. По большей части потому, что меня вполне устраивают мои зубы, ну и ангел, что шептал мне, точно не одобрил бы — а разругаться с ангелом, живущим у тебя под кожей, точно не лучшая идея. Этот ангел самый вредный. — Мы и так поспешаем, с чего бы вдруг именно сейчас набирать скорость?

Я решил: пусть он скажет это сам. Лгать самому себе вслух, да еще и при свидетелях, труднее. Пусть он сам скажет, что и правда верит, что его жена и ребенок живы.

— Сам знаешь.

Он мрачно взглянул на меня.

— Все равно скажи.

— Голоса. Нужно это сделать, сбросить проклятие этой суки раньше, чем голос, который я слышу, перестанет намекать и начнет требовать.

Я разинул рот от удивления. Рон протрусил еще метров двадцать, прежде чем я собрался с силами и смог сомкнуть губы.

— Хочешь сказать, что ты не слышишь голос? — Снорри нагнулся и осклабился. Он умудрялся скалиться так, что я тут же вспоминал о том, что он называет свой топор по имени.

Я едва ли мог это отрицать. Голос, что еле слышно нашептывал в Компере, день ото дня звучал все отчетливее и повелевал все чаще. Сначала я решил, что это и есть то, что имела в виду кузина Сера, призывая меня прислушаться к голосу совести. Возможно, я вообразил, что преизбыток свежего воздуха и отсутствие алкоголя впервые в жизни сделали меня безоружным перед нудным монологом совести. Впрочем, когда мне уже далеко не первое утро подряд читали благочестивые лекции, я начал сомневаться в правомерности этой гипотезы. Ясное дело, едва ли все вот так ходят, выслушивая тошнотворно правильного соглядатая без сна и отдыха. Так и с ума сойти недолго. И никакого удовольствия от жизни.