Марк Лоуренс - Принц шутов

— Хорошая набивка! — Потом посерьезнел и сказал: — Я бы и правда умер, если бы меня не вылечили. И ты тоже.

— Нерожденный?

Снорри сказал, там было не меньше дюжины. У меня пересохло во рту, и пришлось раскинуть руки, чтобы хоть как-то закончить вопрос.

— Те, что не были уничтожены, бежали. Некроманты, красные викинги, мертвяки… Все исчезли, — сказал Туттугу. — Ты-то сам как?

Казалось, его что-то беспокоит.

— В порядке. Хорошо. Даже лучше, чем хорошо. — Пальцы, прижатые к бедру там, где был глубокий порез, ничего не обнаружили. — Как такое вообще возможно?

— Так ты не… чувствуешь себя… плохим?

Туттугу плотно сжал губы, лицо было похоже на маску.

— Гм, нет… не то чтобы уж очень. — Я огляделся в поисках Снорри, но увидел лишь груды мехов и какие-то собранные пожитки. — Как это произошло?

Я же не мог вылечить себя сам.

— Это сделал Снорри. — Туттугу был мрачен. — Он сказал, валькирия…

— Ангел?

— Валькирия. Он сказал, что ему помогла валькирия. Было еще что-то, но в конце он толком не мог говорить. Он сказал… но валькирий мужского пола не бывает… Думаю, это был бог.

— Баракель? Он сказал — Баракель?

Туттугу кивнул.

— В конце? — У меня похолодело в желудке. Я помнил, во что обходилось мне каждое исцеление. — Он…

— Мертв? — Туттугу захромал к куче мехов. — Нет. Но должен был умереть. — Он откинул волчью шкуру. Там лежал Снорри, бледный, но живой. Он, кажется, спал, а не находился без сознания. Сломанные кости на лице были вправлены и кожа зашита. — Я сделал, что смог. Теперь остается только ждать.

— И долго я спал?

Это казалось важным даже теперь, когда враги бежали.

— Весь день, Ял. Солнце почти зашло.

— Но если Снорри… Ты сказал, Баракель? И исцеление… Значит, он теперь маг света. — Я снова покосился туда, где у меня должны были быть раны. — Тогда маг тьмы теперь…

Туттугу кивнул.

— А-а!

Я снова лег. До Вермильона было далеко, и если мы не выберемся отсюда до зимы, то проторчим в Черном форте, пока не настанет весна. Впрочем, я был готов собраться с тем, что осталось от моей недавно обретенной доблести, встать перед троном Красной Королевы и потребовать, чтобы она заставила свою треклятую сестрицу избавить нас от этого заклятия.

Разумеется, если по пути никому не удастся меня разубедить.

Где-то там садилось солнце. Я закрыл глаза и стал ждать — интересно, насколько убедительной окажется Аслауг?

Шесть недель спустя пришли глубокие зимние снега, падающие со свинцового неба, и жестокие ветра.

— Принеси-ка мне еще эля, Туттугу, дружище!

Туттугу сдался, пожал плечами, отодвинул жареного цыпленка и пошел наполнить кружку из бочки.

Улицы Тронда завалило снегом. Мне было плевать. Я плотнее закутался в шкуру, некогда принадлежавшую, надо понимать, белому медведю — такому же здоровому, как тот, на которого Снорри прыгнул в «Кровавых ямах». Очень уютно. Никто не заявлялся без веской причины, и дела в таверне «Три топора» шли довольно вяло. Наверно, именно поэтому хозяин продал нам все заведение — комнаты, скот и немалое количество бочек — всего за два бриллианта из медальона моей матушки.

Было так хорошо избавиться от многочисленных страхов, отринуть столько забот, сидеть в тепле и безопасности, пережидая зиму. Долгими ночами меня беспокоили лишь сущие пустяки или, по крайней мере, нечто весьма отдаленное. Проблема Мэреса Аллуса казалась ничтожной в сравнении с проблемой возвращения домой. Вообще-то спать мне мешала — ну, не считая неприятностей — лишь мысль о том, что, хотя командир нерожденных напугал меня чуть не до остановки сердца, хотя взгляд его был ужасен, это были не те глаза, что смотрели на меня сквозь щели фарфоровой маски в опере столько километров и месяцев назад. Тот взгляд был еще хуже и все еще тревожил меня.

Жизнь — хорошая штука.

Сегодня Астрид работает в городе, но меня может согреть прелестная Эдда. Снорри говорит, что дело кончится слезами. Вообще он повадился неодобрительно поглядывать на меня, словно я должен был усвоить какой-то урок — и не усвоил. Лично я считаю, что если ловко жонглировать, то все шары останутся в воздухе (даже Хедвиг — красавица, на которую я уже положил глаз, дочь ярла Соррена), а на подъем я всегда был легок, хоть и не заслуживал этого. Аслауг согласна. Она, надо сказать, куда сговорчивее Баракеля. Странно, что Снорри так ее невзлюбил.

Да, мне надо взрослеть, и да, я это сделаю, но — завтра. Сегодня я буду жить.