Мария Теплинская - Дядька

Участников было девять: пятеро длымчан, два кржебульца, один якубович и один ольшанич. Первых троих Леська едва знала, но Ольшаны должен был представлять не кто иной, как Данила Вяль, и ее сердце тяжело билось. Она и желала ему победы — и в то же время хотела, чтобы победил кто-нибудь другой.

А дело было в том, что победителю бегов вручался традиционный приз — пестрый узорный пояс, какими славились длымские мастерицы — и вручать его, опять же по традиции, должна была самая красивая длымская девушка. А ведь первой на селе красавицей вот уже полтора года по праву считалась Доминика. Позапрошлой весной на нее надели венок, а через полгода, на святую Екатерину, она уже вручала приз победителю на правах длымской королевы. И в этот раз столь же единогласно выбрали опять же ее. Леська ей не завидовала — о, нисколько! Напротив, она ею всегда восхищалась. Но теперь, когда речь шла о Даниле… О е е Даниле… Пусть лучше кто-то другой победит. Пусть кому-то другому вручает Доминика узорный пояс.

Одним из участников был Савка, и Леська решила болеть за него. А Янка, разумеется, болел за Васю Кочета.

— Ну, Василек вам себя покажет! — заявил он весело. — Мы с Митрасем за Василька!

— Промахнетесь вы с вашим Васильком! — возразила Тэкля. — Вот увидите: Савося живо его обставит!

— Да оба вы брешете! — вступила в разговор стоявшая рядом шляхтянка, одетая в ладно скроенную щегольскую шубку. На ногах у нее тоже были отнюдь не лапти и не валенки, а высокие ботинки со шнуровкой и на каблучках.

— Брешете вы! — повторила она. — Наш будет первым, ольшанский.

Дядька Рыгор помалкивал, хотя его старший сын тоже участвовал в гонках.

Но вот прокатилась в толпе волна нового гула: тронулись! Гул все нарастал, в нем все отчетливей прорывались отдельные возгласы:

— Артемка!

— Рынька!

— Савка! Савел впереди!

И вот они уже выносятся из-за поворота — один, другой, третий… Видно хорошо: впереди Савка. Василь — один из последних.

Ну что я вам говорила! — торжествует Тэкля.

— Цыплят по осени считают! — злобно бросает шляхтянка в ботинках.

И вдруг происходит нежданное: вперед стремительно вырывается тройка серых, легко обходит Савку, рвется к цели, и…

Кто бы мог подумать! Всю дорогу он держался среди остальных, не вырываясь вперед, хотя и не отставая, в то время как молодой Галич летел на сажень впереди всех, а под конец остался лишь на втором месте. Леська не отрывала глаз от победителя: с той самой минуты, когда он вылетел из-за поворота, она уже не сомневалась, что он будет первым, и сердце ее затопила смешанная волна бурной радости и ревнивого сожаления. И когда мимо нее промелькнули красные шнуры бекеши и заломленная на затылок лисья шапка, она не смогла сдержать радостного крика:

— Данила-а!

Ее оклик перекрыл весь окрестный шум, и она не расслышала ехидных слов шляхтянки в ботинках:

— Ну, чья взяла?

А Данила меж тем смущенно улыбался и молча кланялся в ответ на поздравления. Щеки его пылали, серые глаза неуловимо скользили вокруг, не успевая задерживаться ни на ком; Леське никак не удавалось поймать его взгляд. Ей очень хотелось подойти к нему, выразить свое восхищение, однако, наткнувшись на вопросительно-укоряющий взгляд Тэкли, она не решилась сделать к нему и шагу, а вместе с бабушкой направилась к Савке, который как раз поправлял сбившуюся шапку-кучму и шепотом ругался.

А потом она с восхищенной грустью смотрела, как Доминика, румяная, словно зорька, потупив очи, вручала Даниле награду — роскошно вытканный длинный узорный пояс с подвешенными к его концам белыми лебяжьими пушками — здесь такие пояса называли дзягами. Как ни восхищалась Леська Доминикой, однако про себя ревниво заметила, что и сама бы выткала дзягу ничуть не хуже. А Данила почти и не смотрел на признанную длымскую красавицу; глаза его по-прежнему беспокойно скользили вдоль толпы — возможно, невольно искали в ней серый платок и пару темных глаз, подернутых туманной дымкой.

Что же он за человек такой, этот Данила Вяль? Чем живет, во что верит? Значит ли она для него хоть что-нибудь? Да, конечно, она знает, что нужна ему, она сердцем чует… Очень хочет чуять… Но отчего же он так странно держит себя? Почему скользит взглядом мимо, словно она — пустое место? Не поймешь его… Невозможно понять…,

На другое утро, еще в синем предрассветном сумраке, провожали хлопцев в дальний путь.

Накануне Тэкля весь вечер не отходила от печи: пекла лепешки, жарила копытки — Савке в дорогу. Леська, сидя неподалеку, проверяла и чинила его белье. Уж которую неделю ждала она его ухода, чтобы наконец-то вольно вздохнуть без его тяжелой руки, а теперь с чего-то вдруг приуныла, пригорюнилась.