Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

Векс поднял голову:

— Мои датчики не улавливают никаких продуктов горения, Род, так что это явно не пожар. А дождя не было две недели.

— Значит, кто-то напал на деревню. Скачи галопом, Векс! Быть может, людям нужна наша помощь!

Однако сцена, разыгрывавшаяся на площади деревушки Мольтрейн, выглядела вполне мирно. Крестьяне сгрудились около паперти. Туда же бежали несколько припозднившихся крестьян с поля. Поравнявшись с первыми домами, Род придержал Векса и нахмурился.

— Весь трезвон только ради этого? Кто же он такой — этот монах, который кричал «волки»?

— Он что-то читает вслух, Род. Вероятно, это какое-то важное сообщение.

— Опасаюсь я церковных сообщений в наши дни, — вздохнул Род, повернул камень в своем перстне и нацелил его на проповедника. Камень представлял собой хитро замаскированный микрофон дальнего радиуса действия, а в замысловатой оправе перстня прятались усилитель и передатчик, от которых сигнал поступал к наушнику, имплантированному в кость за ухом у Рода.

— Включай усилитель, Векс. Я хочу, чтобы ты тоже послушал.

— «…изменник перед лицом Святой Матери Церкви, — читал священник с пергаментного свитка, — неверный и неверующий. Он упражняется в своем искусстве, противореча воле Божьей и учению Грамерайской Церкви. Поэтому мы провозглашаем еретиками Рода Гэллоугласса, называющего себя лордом Верховным Чародеем, а также его жену Гвендилон и отлучаем их от Церкви Грамерайской и запрещаем им посещать любые богослужения. Долее не в нашей власти покрывать их и оборонять от сетей диавола. Ваш во Христе Джон Виддеком, архиепископ Грамерайский».

Священник дрожащими руками свернул пергамент, а крестьяне встревоженно загомонили.

Род только и сумел вымолвить:

— Слушай, а ведь мне придется рассказать про это Гвен…

— Ты должен рассказать ей, Род. Сам. И надеюсь, ты успеешь сделать это до того, как эту весть ей доставит кто-нибудь еще.

— Да. — Род хмуро обвел взглядом толпу. — Не хотелось бы огорчать ее лишний раз, но ощущение у меня такое, что с колбасой придется подождать.

— Я проклята! Я обречена на вечные муки в аду!

— Да нет же, милая, — умоляюще проговорил Род и опустился на колени рядом с женой. — Это всего лишь набор слов!

— Набор слов? То, что написал архиепископ? О нет, нет! Не прикасайся ко мне! Это ты довел меня до такого, ты и твоя гордыня, которая не позволяет тебе склониться перед служителем Бога! Нет!!!

— Но я не менял своих убеждений!

— И все же тебя отлучили от Церкви! А вместе с тобой меня! — Гвен отвернулась, закрыла лицо руками. — Мы отлучены! Мы больше никогда не получим причастия! Никогда не будет с нами милости Господней! О, много раз ты приносил мне горе, Род Гэллоугласс, но такого — еще ни разу!

— Да не я принес тебе это горе, а…

— Тебя отлучили! Тебя!!! А меня — заодно с тобой, потому что я — твоя жена! Хотя я должна покаяться в том, что также грешна перед Церковью, потому что помогала их величествам бороться с архиепископом! О, какая я страшная грешница!

— Да ты героиня! — не выдержал Род. — Сколько раз только ты и стояла как стена между бедными, ни в чем не повинными людьми и людьми алчными и самовлюбленными, желающими втоптать первых в грязь!

— Нет! Я не могу быть хорошей, если священники так жестоко меня наказывают!

— Но ты не бунтовала против Церкви, ты ни в чем перед ней не виновата. Ты просто шла за мной туда, куда я тебя вел!

— Вот-вот! Стыд мне и позор, что я так поступала! Это моя душа, только моя, и только мне решать, за кем идти — за тобой или за Господом! Как же я могла быть так слепа, что не увидела, как ты тащишь меня в сети дьявола!

— Это архиепископ всех тащит в эти самые сети! — взорвался Род. — И ты это прекрасно знаешь! Ты отлично видела, как он шаг за шагом уходил от Папы, к тем самым грехам, которые он запрещает другим!

Гвен умолкла и замерла — бледная как мел.

Род не знал, как поведет себя жена дальше, но он обязан был что-то предпринять.

— Ты так же праведна, как любой из людей! Ты спокойна, терпелива, добра, ты умеешь жертвовать и любить! Ты ни разу в жизни не поколебалась и не оступилась в своей любви к Господу! Никогда — сколько я тебя знаю — ты не сделала ничего такого, против чего выступает Церковь!

— Я брала в руки оружие, — прошептала Гвен. — Я гневалась и во гневе сражалась. Я убивала людей.

— Но только ради того, чтобы защитить тех, кого хотели убить! И только тогда, когда для тебя существовал выбор, какой из двух заповедей последовать. О, верно, бывало и так, что тебе случалось выйти из себя, но только святой сумел бы вечно сохранять терпение с четырьмя нашими сорванцами. Да святой бы к ним и близко не подошел!