Карина Демина: Серые земли-2 (СИ)

Яська поерзала, подтянула руки к груди.

Заодно уж и грудь пощупала, потому как было у нее премерзкое ощущение, которое подтвердилось. Исчезла Яськина рубаха.

И куртка.

Штаны с сапогами, стало быть, тоже… на ноги нацепили нечто тесное, неудобное. А вот грудям свободно, ажно чересчур. И кружавчики по бокам.

Какой извращенец невинноубиенную деву в кружавчиках хоронит?

За деву, сиречь, за себя, стало обидно. И от обиды Яська запыхтела, а тако же уперлась, что было мочи, в крышку гроба. Оказалось, мочи в теперешнем Яськином теле ажно с избытком, поелику крышка сначала приподнялась, хрустну, а после поползла, поползла и бахнулася наземь со звоном. Только осколки и брызнули. Яська села.

— Ни хрена себе, — сказала она, стащив с головы веночек. Понюхала. Поморщилась. Подвядший флердоранж источал на редкость омерзительный запах. Выбросила.

Огляделась.

Слева камень и свечи. Справа камень и свечи… сзади, кажется, тоже… а впереди — дверь так и манит близостью.

— Ни хрена ж…

Сидела она в гробу, тут предчувствия не обманули.

И гроб этот стеклянным был… это ж надо до такого додуматься! А главное, где этакого стеклодува — затейника отыскали‑то?

Яська осторожненько постучала по краю.

Нахмурилась, когда острый осколок в палец впился. Странно, но боли она почти не ощущала. И осколок выдернув, уставилась на ранку. А крови‑то и нет…

Вот же ж… и она странная, и местечко.

Будто бы пещера, только стены гладкие, а потолок — куполом расписным, на котором черный дракон устроился. Привольно так устроился, крылья размахнул от стены до стены. Пасть раззявил. Уставился на Яську желтыми глазищами.

Смеется.

Дракону она пальцем погрозила.

И попыталась встать. Гроб, подвещенный на дюжине цепей, опасно покачнулся.

— Вот зар — р–раза! — восхитилась Яська, но все же встала. На карачки. На карачках в стеклянном гробу ей было как‑то уютней. Правда, белоснежное платье, как и подозревала она, с кружавчиками, оказалось не самою удобною для этаких экзерсисов одеждой. Вырез опасно растянулся, грозя предоставить Яськиной груди полную свободу. А ноги запутались в пышном подоле. Еще и туфельки нацепили крохотные, но теснючие — жуть. Если б Яська могла б до них добраться, скинула б к лешему.

Не могла.

С некоторым трудом ей все же удалось перекинуть через край гроба ноги. Яська надеялась, что пол не так далеко, как ей то виделось.

— Ох ты ж Иржена — матушка… — она сползала, чувствуя, что ненадежная опора вот — вот кувыркнется, а гроб, обернувшись на цепях, что вепрь на вертеле, еще и приложит Яську по бестолковой ее голове.

Небось, толковые головы в этакие ситуации не попадают.

Гроб, словно почуяв Яськины опасения, выскользнул‑таки. И она, чувствительно ударившись пятками о камень, зашипела.

— Твою ж…

— Я рад, прекрасная Яслава, лицезреть вас в полном здравии…

— А я уж как рада… — не особо радостно произнесла Яслава, которой подумалось, что вид у нее сейчас на редкость дурацкий. Стоит на одной ноге, за другую держится, юбки измялись… веночек и вовсе в гробу остался, где ему самое место.

И платье это… с кружавчиками.

На кружавчики Владислав и смотрел.

Или он смотрел аккурат не на кружавчики?

И Яслава, встав на обе ноги, попыталась грудь прикрыть. Нечего тут… всяким… пялится.

— Простите, — Владислав поспешно отвернулся.

— Ничего… мне не жалко…

Ох, дура… и вспомнилось вдруг, что поцелуй его, что боль, которая последовала за ним… и все остальное тоже. Горький вкус черной крови, смерть, растянувшаяся на вечность. Голос рядом, который шептал, что боль пройдет.

Когда‑нибудь.

Когда‑нибудь все проходит.

— У вас ко мне, должно быть, множество вопросов, — Владислав протянул руку. — И я буду счастлив ответить на все…

Руку Яська приняла.

И из подвала поднялась… и зажмурилась, до того ярким показался серый свет. Отшатнулась было, но не позволили.

— Погодите, Яслава, — голос Владислава был нехарактерно строг. — Вам надо лишь привыкнуть… нельзя прятаться в темноте.

— Почему?

Яське хотелось вернуться вниз.

К гробу своему стеклянному, ныне показавшемуся самым, что ни на есть, уютным местечком на всей земле. К пещере и свечам…

— Потому что во тьме живут лишь чудовища.

Свет бил по глазам.

Разве он, Владислав, не видит, до чего больно Яське? Или он нарочно мучит ее? Издевается… издевается, конечно! Из горла вырвался не то хрип, не то шипение. И Яська ударила мучителя.