Тимофей Печёрин - Парад обреченных

И что же? глотать такую воду, чтобы захлебнуться? Нетушки! Здесь брезгливость Катрины явно перевешивала ее роковую решимость.

Так что, проведя утро за этими мрачными размышлениями и прогулкой по городу, Катрина не нашла варианта лучше, чем броситься в ров с городской стены. Вроде как два способа самоубийства сразу. И птице, хоть ненадолго, но уподобишься. И можно не бояться, что просто переломаешь руки-ноги.

Смерть может не прийти сразу, но она все равно придет быстро. Так или иначе, Катрину убьет вода. Прежде чем женщина нахлебается ее вдосталь, сам удар об воду при падении тоже может оказаться смертельным. С такой-то высоты.

Конечно, не только шагнуть с края стены может оказаться непросто. Но даже взойти на эту каменную громадину. Нет, сил на этот, последний в жизни, путь Катрина бы не пожалела. Так ведь на стене круглые сутки несут вахту стражники. И попробуют беглянке из беспросветной жизни помешать. А то и вовсе не подпустить к самому верху.

Ну да стражников ли бояться Катрине в ее положении? Самое большее, что они могут ей сделать — ровно то, что этой женщине и нужно. Так что пиками и мечами ее не напугать. Катрина с радостью бросится на выставленное перед ней острие. Разрешив свои проблемы мгновенно и почти безболезненно.

Такие рассуждения воодушевили Катрину. В направлении городской стены она не просто пошла, ускорив шаг. Но устремилась чуть ли не бегом, вприпрыжку. Впервые за несколько лет чувствуя себя свободной.

Ты обречена — значит, бояться больше нечего. Ты обречена, и оттого не должна некому и ничего. Ты обречена по собственной воле, а, проще говоря, стала сама себе хозяйкой. Сама распоряжаешься своей единственной жизнью. И никто не в силах тебе помешать.

Сперва угрюмые мысли, затем нахлынувшая после них эйфория ослепили Катрину. Лишили бдительности и даже простого внимания. По городу женщина двигалась, как передвигается муравей: вслепую, по давно проторенным тропкам. И один раз из-за этого врезалась в какую-то бабу с ведрами. Та разразилась руганью, до ушей Катрины уже не доходившей.

Еще она чуть не столкнулась с парнем, катившим тачку. Разминулись в последний момент. И, наконец, Катрина не заметила вовремя какого-то детину, неотступно следовавшего за ней последние полмили.

Внешность преследователь имел неприятную, даже дикую. Здоровенный, заросший, со шрамом на лице. Волосы детины явно заждались цирюльничьих ножниц. А одежде, хоть и добротной, не помешала бы стирка.

Словно лесной житель пожаловал. Или варвар с северных или восточных пределов. Даже городские нищие смотрелись, хоть безобразнее, но куда безобидней, чем он.

Но вот глаза детины с его внешностью не вязались. Умные, проницательные. Цепкие. Точно это чучело взяло их в аренду. Словно насквозь смотрели эти глаза, видя то, что другим не заметно. Еще так мог смотреть торговец, прицениваясь к дорогому товару.

А сама Катрина заметила бородача со шрамом, лишь когда до стены осталось несколько сотен шагов. И когда он сам вышел вперед, заступая женщине путь.

— Что тебе нужно? — мгновенно придя в себя, прошипела Катрина, словно сердитая кошка, — тебе меня не остановить, ясно? Никому из вас меня не остановить!

На последней фразе женщина вовсе изошла на крик. Отчего на нее оглянулось не меньше десятка прохожих. Что понемногу заполняли улицы, со свежими силами вливаясь в нескончаемую городскую сумятицу.

— Дайте мне… хоть раз самой решить за себя, — столь же резко перешла Катрина на шепот, подведя черту.

— Так мы… я, в общем-то, не против, — молвил детина миролюбиво, — только у меня одно предложение. Если уж ты решила закончить жизнь раньше срока… может, сделаешь это наиболее быстро… и без боли?

А вот это женщину уже заинтересовало. Быстрее, чем в ров со стены? И совсем-совсем без боли? Что ж, почему бы и нет. Терять-то все равно нечего.

Все лучшее… кому? В том мире и в стране, где я родился, расхожий лозунг утверждал, что детям. Насколько соответствовал он действительности, вопрос отдельный. Тем более что уже ко времени моей юности этот лозунг начал забываться. С другой стороны, поводов для жалобы на детские годы лично у меня вроде не было. Беззаботная пора, и этим все сказано.

А вот во Фьеркронене аналогичный лозунг, вероятно, звучал как «все лучшее — королю». Во всяком случае, именно такое впечатление у нас сложилось, когда мы наконец миновали туннель Вольных Рудокопов. И через основательно скрытый за кустами ход выбрались в Королевские земли. Потому что в вотчину себе здешний монарх отобрал, кажется, самый лакомый и жирный кусок страны.