Кристофер Сташеф - Чародей в ярости

— Стоило ли того дело? Допустим, я был псионически невидим, никто не мог прочесть моих мыслей. Разве это было не лучше теперешней ярости?

— Я могла бы сказать, что разделение мыслей с нами — достойная цена за твои поступки бешенства, — медленно проговорила Гвен. — За исключением того, что...

Род ждал.

— Твои мысли снова тускнеют, милорд.

Род сидел, опустив голову.

— Я снова начинаю отдаляться от тебя?

— Разве ты не почувствовал это?

Он пристально посмотрел ей в глаза, а затем кивнув.

— Чему тут удивляться? Когда я не могу владеть собой и не знаю, взорвусь ли яростью? Когда начинаю чувствовать себя, как неразумный зверь? Чистый позор женщина!

— Ты достоин меня, милорд. — Голос ее был мягок, но тверд, как и ее рука. — Ты достоин меня и своих детей. Воистину, нам повезло, что у нас есть ты. — Голос ее дрогнул. — О, мы благословлены огромной удачей!

— Спасибо. — Он потрепал ее по руке. — Приятно слышать... А теперь убеди меня.

— Нет, — прожурчала она, — я не могу это сделать, если ты не доверяешь моим словам.

— Или дело. — Род опустил голову, и его рука сжала ей ладонь. — Будь терпелива, милая. Будь терпелива,

И они сидели одни на ветру, не глядя друг на друга. Два сильно любящих человека, но очень разделенных, цепляющихся за тонкую нить, которая все еще связывала их, балансируя над обрывом, нависшим над вспаханными землями внизу.

Магнус с огромным вздохом облегчения отвернулся от окна.

— Они идут, крепко взявшись за руки.

— Дай мне посмотреть, дай посмотреть! — Бросились к окну трое других детей, сталкиваясь головами, прижимаясь носами к оконной раме.

— Они не смотрят друг на друга, — с сомнением проговорила Корделия.

— Но крепко держатся за руки, — напомнил Магнус.

— И, — добавила обеспокоенная Корделия, — мысли их мрачны.

— Они крепко держатся за руки. Хотя их мысли и мрачны, они все же спокойны.

— Не совсем порознь, — добавил Грегори.

— Не совсем, не целиком, — согласилась Корделия, но с откровенным скептицизмом восьмилетней.

— Идемте, дети, — предложил им глухой голос, — и не прыгайте на них, когда они войдут, ибо сомневаюсь, хватит ли у них сейчас сил терпеть ваши объятия и дерганья.

Дети отвернулись от окна к широкоплечему эльфу, дочерна загорелому и курносому, одетому в тунику и рейтузы лесничего в островерхую шляпу с закатанными полями и пером.

— Джефри, — предупредил он.

Шестилетний мальчик с негодующим видом оторвался от окна.

— Я же только поглядел на них, Робин.

— Я знаю, что ты встревожен. Но мне думается, вашим родителям нужно чуточку больше время для себя, чем вы оставляете им.

Корделия резво забралась на трехногий табурет.

— Но ведь папа так разгневался, Пак!

— Вы мне и рассказывали. — Рот у эльфа сжался по углам. — И все же вы в душе знаете, что он любит вас.

— Я не сомневаюсь... — нахмурилась Корделия.

Пак вздохнул и уселся скрестив ноги рядом с ней.

— Надо быть более терпеливыми, даже, если он и впрямь разъярился так сильно, как вы рассказывали. — Он повернул голову, охватывая взглядом всех четырех детей. — Нужна ласка, а не упреки, если вы простите, то он исправится.

Судя по виду детей, он не очень их убедил.

— Иначе зовите Пака лжецом! — решительно заявил эльф.

Дверь открылась, и дети повскакали на ноги. Они начали было пятиться, но Пак шепнул:

— Мягко. — И они настороженно остались на своих местах.

Но их отец совсем не походил на великана-людоеда, когда вошел в дверь. Всего лишь высокий, темноволосый, худощавый, мрачноватый мужчина с грубо вытесанным лицом. Уже не молодой. Он казался тусклым рядом со стоявшей подле него рыжеволосой красавицей, которая так и излучала свет. И все же, если б дети посмотрели внимательней, то заметили, как хорошо их родители смотрелись вместе.

Они конечно не задумывались об этом. Увидели, что отцовское лицо смягчилось до обычной своей теплоты и с облегчением прыгнули обнять его.

— Папа! — закричал Магнус.

— Папочка! — пискнул Джефри.

Корделия лишь молча вцепилась в его руку и разревелась, в то время как Грегори обхватил другую руку и серьезно смотрел на него, подняв голову.

— Папочка, ты опять вернулся.

Род посмотрел в рассудительные глаза младшего сына и почему-то заподозрил, что малыш говорил не просто о его возвращении в дом.

— Ах, папа, — шмыгнула носом Корделия. — Ты больше нравишься мне, когда ты папа, а не лорд Керн!

Род почувствовал, как по спине у него пробежал холодок, но стиснул ей плечо и прижал к себе.