Анна Тьма: Заповедник Бессмертных. Осторожно - вымирающий вид!(СИ)

Тёплый, трепетный огонёк в моих руках вздрогнул и съёжился. Это простое движение и тихий вздох были как ведро ледяной воды на голову! Несколько секунд запрятать Мрак в себе поглубже, улыбнуться и ласково взглянуть на эльфёнка. А ведь он не испугался. Удивлён, расстроен и растерян, но не испуган! Не удостаивая более своим драгоценным вниманием Наместника Севера, я уносил моего Льера прочь из зала.

— Пойдём к фельдшеру, малыш. А то нога уже смотри как распухла! — я изобразил испуг. — Вот уж где страх и ужас, вдруг перелом?!

— Неа, — тут же хихикнул мой Чистый Свет. — Ты не боишься, я знаю!.. Не ломал я ногу, правда, только вывихнул, сам виноват…

— Эх, ты, сам-виноватый, а под ноги смотреть?!

— Я смотрел… только не под ту ногу…

Ну как можно не рассмеяться после того, какие честные глазки состроил мой эльфёнок?.. Ох, лучше я никому не скажу о том, чего мне стоило научиться так разговаривать с малышом. Чего стоило сбросить для него приросшую к лицу маску лицемерного высокомерия и ледяной холодности беспощадного Повелителя, научиться тепло улыбаться этому чуду, научиться давать ему всё то, чего он так ждал. Кажется, когда-то очень давно я всё это умел…

…Сидя на Троне Крови в Зале Тьмы я наблюдал за пришедшими развлекать меня в этот Праздник Равновесия и страшно скучал. В танцах кружились по залу мои вассалы с дамами и демоницами. С десяток полудемонов, придворные и прочие остосветевшие уже рожи. Этикет, церемониальность, чтоб их… сам же ввёл. Хоть бы Льер не совался сегодня сюда. Льер, Льер…

— О, тёмные боги!.. — едва слышно выдохнул я сквозь стиснутые зубы, кляня себя самыми светлыми словами.

У него же сегодня день рождения! Как я мог забыть!.. Как бы слинять отсюда понезаметней… Под иллюзией, что ли? Да нет, тут большинство — маги, почуют. А если сделать иллюзию со слепком энергетических полей? Энергоёмко, конечно, но может сработать. Решив, я начал выплетать сложную иллюзию, должную изображать холодно-надменного Князя, восседающего на этом жёстком и неудобном кресле, изукрашенном Кровавыми Рубинами.

Двери зала распахнулись в этот раз очень странно. Без герольда, и только одна тяжёлая створка… Златокудрый мальчик шагнул в зал, зажимаю рукой страшную рану в груди. Бесконечно долгую секунду я просто смотрел на него, не в силах принять увиденное. Когда он повалился лицом вниз, я сорвался с места сбивая попадающихся на пути подданных и даже не замечая их.

— Льер… — прошептал я, поднимая ребёнка на руки. — Льер…

— Больно, папа… — едва выдохнул ребёнок, приоткрыв синие глаза. — Пап… они сказали… чтобы я умер для тебя… что тебе будет лучше, если я умру…

— Это враньё, Льер!!! Это ложь, сынок, ты слышишь, это ложь!!! Живи, мальчик мой… умоляю, живи…

Он чуть улыбнулся и закрыл небесные глаза… Из моего горла вырвался то ли крик, то ли вой, то ли рык, переполненный яростью и невыносимой болью. Полыхающий взгляд в сторону зала, где разбегались и прятались все присутствующие, и я, вместо того, чтобы начать убивать их всех немедля, развернулся и на пределе скорости бросился в лазарет.

— Живи, живи, мой малыш… — уговаривал я по дороге. — У тебя же сегодня день рождения! Ты не можешь умереть!..

Я не мог лечить его своей тьмой, для Чистого Света это смерть вернее любой раны!

Фельдшер, склонившийся к малышу, которого я положил на операционный стол, бросил на меня один-единственный короткий взгляд, в котором смешались вина и острое сожаление. Он не мог его спасти.

— У мальчика не хватит сил выкарабкаться, — сказал старый медик, обрабатывая рану и быстро раскладывая инструменты. — Слишком маленький…

— Если сил будет больше — он выживет? — спросил я как можно более спокойно, хотя внутри всё клокотало от ярости.

— Я сделаю всё, что смогу, — ответил мне человек, склоняясь к ребёнку. — Но этот эльф — Чистый Свет, у нас нечем его исцелить быстро.

Положив ладонь на лоб Льера, я сделал единственное, что мог в этот момент — стал вычерпывать и переливать в него свою жизненную силу. Но он отвергал её! Не мог принять! Льер, это же твоя единственная надежда, почему?!. Слабый отклик подсказал мне в чём дело. Склонившись к ребёнку, я прошептал:

— Прости меня, сынок… — и добавил несколько слов на другом языке, очень-очень тихо.

В ответ пришёл лёгки отзвук слабой, но радостной улыбки и он принял мою жизнь. И я отдал всё, что мог. Пусть чёрная грива моих волос стала седой за десять минут, пусть я стал заметно старше своих вечных тридцати, пусть. Всё потом восстановится, да и если останется — плевать.