Терри Лу - Под крылом дракона

— Сетью? — недоверчиво переспросила я. — Драконов?

Картина, представшая перед мысленным взором, была довольно комичной. Пытаться удержать дракона сетью — почти так же бесполезно, как, например, связывать слона занавеской.

— Зря смеетесь, госпожа, — сказал механик с едва заметным неудовольствием. — Это не простая сеть. Веревки вымочены в яде урхульского змея. Дракона-то он, может, и не убьет, но ежели в кровь хоть капля попадет — зверюга в ступор впадет на целую минуту, а нам того только и надо!

Я невольно поежилась, со стороны гор подул холодный, пронизывающий ветер. Так вот, значит, как они воюют с драконами. Бьюг стрелами, пеленают сетями, а после, когда полубеспамятный крылатый падает на землю, добивают копьями… или мечами…

Я развернулась и, не прощаясь, пошла прочь. На белокаменных стенах плясали отблески от факелов. С площади доносился невнятный шум: громкие разговоры, нестройное пение и бряцание оружия.

По крайней мере, эти люди принимают честный бой. Не лукавят перед судьбой, не скрываются за «черными каплями», как это делают инквизиторы…

Я посмотрела на свои руки, несколько раз сжала и разжала пальцы. Уже завтра? На рассвете или, быть может, днем?

Совсем скоро они обагрятся драконьей кровью…

Я медленно спустилась по лестнице вниз, в задумчивости скользя ладонью по шершавым камням стены. Они густо поросли мхом и были чуть влажными.

Инквизиторские палатки, похожие на разноцветные волнушки, вылезшие из-под земли после обильного дождя, занимали уже добрую половину лагеря.

Илиферы шныряли между кострами, возбужденно переговаривались и гудели, как заправские шмели, обнаружившие в бесплодном поле цветущее дерево сакуры.

Я обогнула несколько высоких, в человеческий рост, костров. Машинально отметила, что многие инквизиторы с ловкостью юрких ящериц проскользнули в ряды акмальских солдат и теперь активно соблазняли их суровые сердца модной в столице карточной игрой «дохлый василиск», а не менее суровые желудки — остатками походного провианта. Да, не зря в Тальзаре любят говорить, что «добрый брат инквизитор и в драконьем пузе не пропадет»!

Возле одной из палаток я заметила Ниссу и Шенрияра — судя по раскрасневшимся лицам и яростной базарной брани, от которой даже издали уши вяли, как лютики без солнца, они снова крупно повздорили.

Вот же неугомонная парочка…

Я тяжело вздохнула, отчего-то почувствовав себя страшно одинокой.

Внимание привлек громкий мелодичный звук — кто-то ударил по струнам лютни. Мне стало любопытно я завертела головой, пытаясь найти источник звука, сразу навеявшего меланхоличные воспоминания.

Голос певца был глубоким, хорошо поставленным и таким знакомым, что я охнула и схватилась за грудь, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

Невидимый певец продолжал заливаться соловьем, терзая струны так, будто играл последний раз в жизни:

Я наконец увидела его — возле одного из высоких костров, в окружении восхищенно примолкшей толпы, где среди незнакомых бородатых лиц мелькали любопытные мордашки илиферов. Фудо сидел на толстом сучковатом бревне, закинув ногу на ногу и подергивая сапогом в такт мелодии.

Он совсем не изменился: худой и нескладный, с растрепанными светлыми волосами и живыми глазами, сверкающими в темноте как два уголька. Присмотревшись, я увидела, что в кудрях запутались сухие травинки. На мешковатых штанах и линялой зеленой рубашке кое-где виднелись прорехи.

Я схватилась руками за щеки, искренне опасаясь, что лицо, расплывающееся в безудержной улыбке, попросту треснет.

Ох, Фудо, мой верный друг и отважный спаситель, кто бы мог подумать, что вид твоей сияющей, как новенький пятак, физиономии я когда-нибудь сочту самым прекрасным зрелищем во Вселенной!

Я подошла поближе, но не стала окликать музыканта. Не хотелось лишать всех собравшихся радости слушать его голос, полный светлой надежды… В конце концов, что еще осталось у этих изможденных войной людей?

В какой-то момент глаза Фудо скользнули по моему лицу — равнодушно, не узнавая. Впрочем, через мгновение музыкант, не прерывая задорной песни, уже сверлил меня взглядом, да так, что я даже слегка порозовела от смущения.