Софи Макинтош - Синий билет

Иногда я упрямо шла на поиски беды. Иногда я заходила в бар на другом конце города и заказывала себе стакан за стаканом, глядя в упор на кого-то до тех пор, пока он не поднимал на меня глаза, после чего и начинался танец, далеко не изящный, но исполненный своей грубоватой динамики. Эти ритуалы имели для меня большое значение. Они формировали мой объект желания, помогали мне нащупать его острые углы и скрытые изломы. И все же я не могла вполне ощутить его форму, он утекал сквозь пальцы, как вода.

«Выбор – это иллюзия», – сообщила мне женщина, с которой я однажды столкнулась в туалете бара, где она подправляла помаду на губах. «Вы никогда не задумывались о том, насколько все в нашей жизни бесполезно?»

Вообще-то я ей ничего не сказала. Но у меня и сейчас такое лицо, что незнакомые люди испытывают желание заговорить со мной, пожаловаться или исповедаться, точно знают меня тысячу лет. Та женщина была куда красивее, чем я. Волосы плотно облегали ее лицо, а губная помада была цвета темной крови. Может быть, она была сильно пьяна, а может, она была эмиссаром с заданием показать всем нам, как выглядит и что чувствует добропорядочная женщина с синим билетом, и как можно на полную катушку наслаждаться уготованной тебе жизнью. Я точно не знала, так ли действуют эмиссары, но свои подозрения на этот счет у меня были. В любом случае мне захотелось ее расцеловать, потому что тогда я все еще верила в красоту и хотела заразиться ее добрым к себе отношением, потому что я и сама напилась, и еще потому, что никогда не была ничем удовлетворена.

Я стала встречать такой тип женщин везде, стоило мне начать присматриваться. Я и себя причисляла к этому типу, и в один прекрасный день все они стали казаться мне тайными агентами, которым поручено избавить род человеческий от независимости, удовольствий и возможностей для самореализации. «Это же прекрасно!» – хором кричали они, столпившись в курительных комнатах баров, сидя в одиночестве за ресторанными столиками, высовываясь из автомобилей и вагонов, приподнимаясь в кроватях, многие в элегантных костюмах или иной униформе, призванной подтвердить их значимость. Они совершали впечатляющие поступки и тратили время, гоняясь за стоящими наслаждениями, и я была сродни им, и эта наша близость иногда порождала у меня ощущение, будто я птичка из их милой стаи, мчащейся сквозь горячую пустоту неба, и мне было хорошо, и это было прекрасное, чудесное ощущение, оно было и впрямь прекрасным, и со мной теперь явно что-то происходило, и я наконец поняла, что не могу этому воспрепятствовать.

Ну, что плохого в исследовании жизни, оправдывала я себя. Я просто не боюсь своих желаний. Мне всегда хотелось чего-то большего, я считала, что это, в сущности, очень хорошее качество, и даже если тебе невдомек, куда тебя могут завести твои желания, послушное подчинение им может иметь могучий просветительский смысл. По меньшей мере, доставить удовольствие.

(Ты что, хочешь умереть? Этот вопрос врачи задавали мне много лет подряд. Не всегда, отвечала я. Вообще-то нет.)

Иногда мне снилось, что меня заперли в темной комнате без окон и дверей, откуда было не выйти, и я ощущала жуткую боль в районе грудины, под мышцами и костями, и эта боль была частью меня, хотя и вызывала во мне отторжение и страх.

Много лет назад я увидела нечто, чего, как мне казалось, я не должна была видеть. Девочку с белым билетом на заднем сиденье автомобиля, за рулем которого сидел эмиссар: они ехали прочь от лотерейного дома. Она слегка опустила стекло и прижала лицо к образовавшейся щели. Вид у нее был несчастный, хотя вряд ли она стала жертвой похищения. Она находилась под защитой. Я даже захотела взмахнуть рукой, остановить машину и спросить, можно ли мне внутрь. Я боялась, что пропустила какое-то жизненно важное указание, и глядела на плавные очертания мчащегося по дороге автомобиля, пока он не скрылся из виду.

Но это же нечестно. Иногда я выходила из приснившейся мне темной комнаты с такими словами на губах, как будто я повторяла их снова и снова. Это же нечестно.

Когда я подумывала о том, чтобы спалить свою жизнь дотла, а такие мысли приходили мне в голову все чаще и чаще, я гадала, есть ли на свете другие женщины с белыми билетами, которые тоже мечтали разрушить до основания свою жизнь. Быть одинокой и никому не видимой и считать это блаженством – потому что в этом было некое блаженство, – я еще могла видеть в этом блаженство как бы со стороны, словно оно осталось там, где я его бросила, и его свет теперь был далек от меня и недостижим.