Амаль Эль-Мохтар - Как проиграть в войне времен

Не могла же я позволить тебе украсть божество этих несчастных созданий. Нам не нужно это конкретное место, но нам нужно что-нибудь вроде. Уверена, ты прекрасно представляешь, сколько работы необходимо проделать для восстановления подобного рая с нуля (или хотя бы для извлечения его былого блеска из-под обломков). Задумайся на секунду, что было бы, если бы ты преуспела, если бы ты похитила физический объект, от медленного квантового разложения которого зависят генераторы случайных чисел этой пряди; если бы это вызвало криптографический кризис; если бы этот кризис подорвал доверие людей к пищевым принтерам; если бы голодающие массы взбунтовались; если бы беспорядки разожгли эту искру в пламя войны: нам пришлось бы начинать заново, разоряя другие пряди – и, скорее всего, пряди из ваших кос. Тогда мы бы еще яростнее вцепились друг другу в глотки.

К тому же так я смогу отплатить за твою выходку в катакомбах – оставить собственное послание! Но у меня заканчивается место. Тебе нравится девятнадцатый век Шестой Пряди. Так вот, миссис Ливитт в своих «Правилах этикета и переписки» (Лондон, издательство «Gooseneck Press», Прядь 61) рекомендует в конце письма подытожить его основной посыл, что бы это ни значило, так вот: выкуси, лузер-Блузер. Предмет твоей миссии находится в другом замке.

Обнимаю, целую,

Рэд.

PS. Клавиатура покрыта медленнодействующим контактным ядом. Ты умрешь через час.

PPS. Шучу! Или… нет?

PPPS. Я просто валяю дурака. Но эти постскриптумы такие забавные!

Деревья в лесу падают и издают звуки.

Орда движется между них, оценивает, размахивает топорами, вытягивает пилами басовые ноты из сосновых стволов. Еще пять лет тому назад никто из воинов не видывал такого леса. «Зуунмод» назывались священные рощи у них на родине, что означает «сотня деревьев», потому что они и не мыслили, что в одном месте может быть более сотни.

Здесь деревьев растет гораздо, гораздо больше – количество их настолько велико, что никто не отважится сосчитать. Мокрый, холодный ветер стекает с гор, и ветви шумят, точно саранча трещит крыльями. Воины крадутся, укрытые игольчатыми тенями, и делают свое дело.

Сосульки тают и откалываются, когда падают могучие деревья и, упав, оставляют просветы в зеленом пологе, обнажая холодное белое небо. Воинам эти плоские облака по нраву больше, чем сумрак леса, но все же им далеко до голубого неба родины. Они обвязывают стволы веревками и волокут их по притоптанному подлеску в лагерь – там с них снимут кору и распилят на доски, а доски пустят на строительство боевых машин великого хана.

Некоторые дивятся такой метаморфозе: в молодости они одерживали свои первые победы, сидя в седле, вооруженные луками и стрелами, десятеро против двадцати, две сотни против трех. Потом они научились использовать против врагов течения рек, крушить их бастионы цепными крюками. А сейчас они странствуют по городам, собирая ученых, жрецов и инженеров, всех, кто обучен грамоте или ремеслу, и ставят перед ними задачи. У вас будут еда, вода, отдых, все блага, о которых можно только мечтать на службе в копытном войске. В обмен же – решите проблемы, которые создают нам наши враги.

Когда-то всадники обрушивались на вражеские крепости, как волны на скалы. (Большинство из них никогда не видало ни волн, ни скал, но путешественники привозили рассказы о них из далеких стран.) Теперь всадники истребляют врагов, загоняют их в крепости, требуют капитуляции, и если капитуляции не последует, заводят свои машины, чтобы уничтожить их города изнутри.

Но машинам нужны дрова, и воины отправляются в поход, воровать у привидений.

Рэд несколько дней не вылезала из седла и теперь спешивается в гуще леса. На ней – плотный серый халат, подпоясанный шелковым кушаком, ее волосы спрятаны под меховой шапкой, согревающей кожу головы. Она тяжело ступает. Широко расправляет плечи. Она играет эту роль не меньше десятилетия. Женщины тоже путешествуют с ордой, но сейчас Рэд – мужчина, во всяком случае, в глазах тех, кто отдает ей распоряжения, и тех, кто в свою очередь исполняет ее.

Она запечатлевает экспедицию в своей памяти, для отчета. Она выдыхает воздух клубами, те сверкают, когда в них кристаллизуются льдинки. Скучает ли она по паровому отоплению? По стенам и крышам? Скучает ли она по вшитым в руки и ноги, вмонтированным в грудную клетку «спящим» имплантатам, которые защитили бы ее от морозов, остановили чувства, наложили по всей коже силовое поле, чтобы уберечь ее от эпохи, в которой она очутилась?