Кристофер Прист - Градуал

Музыку, которую писал я, вскоре начали замечать, хоть и понемногу. Через отца и знакомых я организовал в наших краях исполнение некоторых своих опусов. Одним таким опусом был цикл песен на стихи глондского поэта Гоэрга Скинна, другим – сюита для фортепиано и флейты. Самой сложной моей работой в то время стала фортепианная соната, а когда мне исполнилось двадцать семь, я сработал к концерту в эррестском городском управлении импрессионистическую вещь для фортепиано и скрипки, посвященную Дню Памяти и названную «Дыхание».

«Дыхание» было композицией, вдохновленной видами вересковых пустошей на холмах, которые я различал вдали из окна квартиры. Несколько раз я совершал одинокие поездки на пустоши, купаясь там в ощущениях и звуках. В первый раз я туда отправился, чтобы вдохнуть незагрязненного воздуха, а, по моим предположениям, пустоши должны были располагаться выше, чем слой смога, обычно окутывающий город. Но стоило мне там оказаться, как я оценил и общую утонченность этого места. Многое в ландшафте источало тишину; паузы в моей музыке воспроизводили беззвучие, наступавшее, когда, вспугнутые, уносились прочь птица или животное, пока я прыгал по кочкам или шел по тропе. Фон составлял намек на шум ветра, треплющего сухую траву. В безветренные же дни царила тишь, какой я не знал прежде. Шум скачущих по крутым откосам ручьев проникал в мои мелодии.

На том концерте я сам сидел за роялем, а партию скрипки исполняла молодая женщина по имени Алинна Россон. С Алинной я познакомился на одном из концертов в Глонд-городе, и мы подружились.

Ни мне, ни ей не приходилось еще играть перед аудиторией, хотя бы столь небольшой, как тем вечером, и для нас обоих это был опыт, вызвавший бурю эмоций. После концерта, в пустой комнате за сценой, где Алинна оставляла футляр от скрипки, мы оба плакали. Я лил слезы отчасти потому, что освободился от беспокойства, завершив выступление без явных ошибок, но при этом еще и переживал заново чувства, которые испытывал, когда задумывал и сочинял работу. Решив, будто Алинна испытывает то же облегчение, я положил руки ей на плечи, желая утешить, но она их стряхнула.

– Мне казалось, будто я там одна, – сказала она, и голос ее был тихим, но не от слез. Только тогда я понял, что она на меня сердита. – Я не слышала, как ты играешь, – тут ее голос сломался.

– В партитуре много пауз. Я играл вместе с тобой, но мне тоже казалось, что я один.

– Когда мы репетировали…

– Репетиция – это не то же самое, – настаивал я. – Ты замечательно играла сегодня. Я был очень растроган твоей игрой.

– Я просто следовала партитуре.

– Так и должно быть. Партитура – это форма музыки. Ты все еще дрожишь.

Я еще раз попытался ее утешить, взявшись рукой за локоть, но она вновь отстранилась. Мимо ходили люди, дверь пару раз открывалась и закрывалась. В коридоре погас свет. Служители собирались закрывать здание.

– Ты расстроена, – ляпнул я, не зная, как поправить ситуацию для нас обоих.

– Все эти паузы, – выговорила она. – Я их не слышу как следует, и пыталась считать такты. В ужасе была, что пропущу.

– Ноты пишутся, чтобы обрамлять паузы. Они определяют и окаймляют пустые места. Музыка чиста только в тишине.

Алинна уставилась на меня, непонимающе хмурясь. Мне не хотелось сейчас ничего говорить и слышать.

– Я видела паузы в партитуре. Но не знала, что ты подчеркнешь их красными чернилами.

– Партитура должна показывать как паузы, так и ноты. В следующем месяце я даю еще один концерт, – предложил я. – Хочешь играть со мной?

– После того, что сейчас было?

– Прошу тебя, Алинна.

Для меня случившееся было трансцендентным переживанием, а чистота нот и выразительность ее скрипки вызывали внутреннюю дрожь. При ее чувственной игре мне хотелось махать руками от возбуждения. Ее отрицательная реакция поставила меня в полный тупик.

– Не думаю, – заявила девушка, пряча скрипку.

Вскоре Алинна ушла не попрощавшись. Я был в полном раздрае. Постоянная потребность сочинять музыку и играть означала, что раньше у меня никогда не было нормальных отношений с противоположным полом. События того вечера болезненно напомнили о моей неопытности. Поведение Алинны заставило меня думать, что я подвел ее, напугал, а запутавшись, я и в самом деле испортил то, что казалось таким чувственным и интимным, когда мы играли вместе. За те несколько минут, что мы играли «Дыхание», она стала казаться мне прекрасной. Мне предстояло многому научиться.