Лиз Дженсен - Дитя Ковчега

Гоуви все смеялся:

– Потому он у нас и Гай Фокс, приятель.

– Пойдем, – мягко сказал Норман, беря меня за локоть и уводя прочь. – Парни не плачут. – И вручил мне бумажную салфетку с Микки Маусом.

Мы с Фиалкой поцеловались.

– Храни вас Бог! – выдохнула Акробатка, обнимая рукой мартышку-джентльмена. – Нужно видеть любовь там, где можешь найти, и наслаждаться ею, пока можешь. Я так жила и не жалею.

– Разрешите представить мою мать? – спросил я у Фиалки. – Да… – Я не решался ее так назвать, но другого имени я не знал. – …Мама. Мама, это мисс Скрэби.

– Очень рада, – произнесла Акробатка.

– Счастлива познакомиться с вами, мадам, – отозвалась Фиалка, сделав милый реверанс.

– Я вижу, вы добрая молодая женщина, – продолжала моя мать. – Мой сын в надежных руках. Берегите его, мисс Скрэби. Я вижу: вы любите его, а он любит вас. – Мы с Фиалкой тайком переглянулись и залились глубоким румянцем. – А теперь я должна вас покинуть, – закончила она, подтягивая пачку и поправляя чулочки. – Я еще делаю скорпиона перед их полькой.

И она удалилась.

После короткого молчания, во время которого мы оба не знали, куда отвести взгляд, Фиалка прочистила горло.

– Они ищут тебя, – прошептала она. – У нас нет времени. Нужно бежать.

Я был озадачен:

– Кто ищет? Зачем?

Она не сразу ответила на мой вопрос. Вместо этого глянула мне в лицо и произнесла – медленно и осторожно:

– Мистер Фелпс, я… знаю… о вашем истинном происхождении.

О Боже. Сердце мое рухнуло на пол, внутри скрутилась Милдред.

– И? – Я дрожал. – Вы?…

– Конечно! – воскликнула она. – Я люблю вас еще больше!

Я распахнул объятия навстречу ее роскошным телесам и крепко прижал ее к себе – так, что на миг наши сердца забились как одно. Я заметил, что она плачет.

– Я тоже должна сделать признание, Тобиас, – шмыгнула носом Фиалка. И посмотрела мне в глаза: – Я… съела плоть вашего отца.

Я почувствовал, как бледнею, и тяжело сглотнул. А затем вспомнил. Скрэби упоминал что-то.

– Это была… Cuisine Zoologique?

– Да. Я не знала, Тобиас! – всхлипнула Фиалка. – Я понятия не имела, кто это!

– Не сомневаюсь, – успокоил ее я.

– Моя мать отравилась, – продолжала она. – И мы с отцом тоже чуть не умерли. Его мясо содержало…

– Праксин, – закончил я. – Да, знаю. Капканн вколол ему праксин, когда он и моя мать пытались бежать с «Ковчега».

– Вы сможете меня простить? – умоляюще спросила она, хватая меня за руки.

– Конечно! – заверил я, сжимая ее ладони. – Вы не виноваты! – Мы поцеловались. – Что бы я ни узнал в Лондоне, Фиалка, в душе я мужчина, – тихо молвил я. – Я родился полукровкой и этого не отрицаю. Честно говоря, после всего что я сегодня узнал, я даже горжусь моей уникальностью. Но, пусть и рожденного обезьяной, меня вырастили человеком, Фиалка, и больше всего на свете я хотел бы однажды тебе это доказать.

Фиалка покраснела и прошептала:

– Мой человек-обезьяна, Тобиас! Я люблю тебя, несмотря ни на что!

Снаружи рванула одинокая серебряная шутиха.

Взрыв музыки пробудил нас от последовавшего нежного забытья.

– Нужно идти, – бросила Фиалка, беспокойно оглядываясь.

– Почему?

– Мой отец, – бросила она.

– А что с ним?

– Он хочет сделать из тебя чучело, – мрачно отрезала она.

По мне прокатилась холодная волна тошноты. Какой же я глупец – я и не подозревал. Впрочем, я и возгордился: Пастор Фелпс всегда учил меня хорошо думать о людях. Все эти мерки – ну конечно!

Только у людей есть права.

– Быстро! – сказала Фиалка, высморкалась и со скрипом поднялась. – Нам нужно бежать отсюда!

Выглянув из-за двери дамской комнаты, мы увидели прелюбопытную процессию господ и дам, круживших по бальной зале вслед за Чарлзом Дарвином и доктором Айвенго Скрэби.

– Найдите это существо, Фелпса! – вопил Скрэби. – Схватите его, быстро! И скрутите!

– АААА! – хором орут близнецы. Последняя бутылка «Перье» выскальзывает из руки Оскара Джека и разбивается. Кричит Эбби. Роз и Бланш распростерлись на императорской кровати – четыре ноги задраны вверх.

Это взаправду!

– Тужьтесь!

– Я вижу макушки! – вопит Эбби. – Толкайте!

– AAA! – орет Роз.

– ООО! – воет Бланш.

– ИИИИИИ! – визжат близняшки вместе. И раз, два – вот они.

– Господи! – выдыхает Оскар Джек. Хоть он и тронут до слез наблюдаемым историческим событием – не чем иным, как возрождением Homo Britannicus, – все же ему хватает холодного профессионализма, чтобы проверить: запись идет на камеру. И в будущем ему, само собой, достанется премия Британской киноакадемии [142]за этот материал.