Сьюзен Коллинз - Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Боль – ослепительная, мгновенная. Перед глазами зажигаются молнии, ноги подкашиваются, и я валюсь на колени, прижимая к щеке ладонь. Лицо начинает оплывать, левый глаз уже плохо видит. Булыжники мостовой покраснели от крови Гейла. Кажется, ей пропитался даже воздух. Из груди вырывается вопль:

– Не надо! Вы его убьете!

Мельком вижу лицо палача. Жесткий рот, у которого пролегли глубокие морщины. Седые волосы сбриты почти наголо. Длинный прямой нос покраснел на морозе. Глаза – черные, зрачков почти не видно, уставились на меня. Мощная рука замахивается снова. Невольно тянусь к плечу, но, разумеется, лук и стрелы остались в лесу. Стискиваю зубы, ожидая второго удара.

– Тихо! – гаркает чей-то голос.

Появляется Хеймитч. Правда, он тут же спотыкается о распростертое на земле тело. Это же Дарий! На лбу – огромная лиловая шишка. Миротворец лежит без чувств, но еще дышит. Что случилось? Может быть, он еще раньше пытался прийти на помощь?

Не обратив на него внимания, Хеймитч рывком поднимает меня на ноги. Хватает пальцами за подбородок.

– Ну вот, замечательно. Ей через неделю фотографироваться в свадебном платье. Что я скажу стилисту?

В глазах человека с плетью мелькает искорка узнавания. Укутанная по-зимнему, без макияжа, с небрежно убранной под пальто косой, я мало похожа на победительницу Голодных игр. К тому же половина лица опухла. Зато Хеймитч мельтешит на экране вот уже много лет, и его нелегко забыть.

Миротворец нехотя опускает плеть.

– Она прервала публичное наказание сознавшегося преступника.

Все в этом человеке – и властный голос, и странный акцент – внушает чувство новой и непонятной угрозы. Откуда он взялся? Из Дистрикта номер одиннадцать? Номер три? Может, из самого Капитолия?

– Да пусть хоть подорвала Дом правосудия, мне плевать! – рычит ментор. – Посмотри на щеку! Думаешь, такой шрам заживет за неделю?

– Меня это не касается. – В ледяном голосе незнакомца слышится нотка сомнения.

– Ничего, дружище, коснется. Вернусь домой – первым делом звоню в Капитолий, – угрожает Хеймитч. – Пусть выяснят, кто вас уполномочил портить прелестное личико моей победительницы!

– Схвачен браконьер. Зачем она вообще вмешалась? – ворчит мужчина.

– Это ее двоюродный брат. – Рядом возникает Пит и ласково гладит мне руку. – А я – жених. Так что если у вас к нему претензии, сначала придется иметь дело с нами.

В эту минуту мы, вероятно, единственные люди в дистрикте, готовые встать горой друг за друга. Впрочем, это ведь не надолго. Меня сейчас беспокоит одно: как помочь выжить Гейлу? Новый глава миротворцев косится на свою команду. С облегчением замечаю знакомые лица старых приятелей по Котлу. Судя по выражениям, военных не очень радует происходящее.

Женщина по имени Пурния, завсегдатай у Сальной Сэй, торопится выйти вперед.

– Осмелюсь доложить, сэр: преступник получил достаточное число ударов – для первого правонарушения. А смертные приговоры приводятся в исполнение особым отрядом.

– Это местный стандартный протокол? – уточняет глава миротворцев.

– Так точно, сэр, – отчеканивает Пурния, и кое-кто из ее товарищей согласно кивает.

Правды никто из местных не знает. У нас, если человек появился в Котле с подстреленной дикой индейкой, один протокол: торговаться за дичь до последнего.

– Отлично, девушка. Забирайте своего брата. А когда оклемается, пусть не суется на земли Капитолия, иначе я лично соберу особый отряд.

Палач пропускает плетку через кулак, окатив нас кровавыми брызгами, потом аккуратно складывает ее колечками и удаляется. Миротворцы нестройным шагом идут за ним. Несколько человек отстает, чтобы унести оглушенного Дария. Наши с Пурнией взгляды встречаются. «Спасибо», – беззвучно шепчу я одними губами. Пурния не отвечает, но думаю, мы с ней друг друга поняли.

– Гейл! – Я бросаюсь к нему, беспомощно тереблю узлы.

Кто-то протягивает нож, и Пит перерезает веревки. Гейл валится на землю.

– Отнесем его к твоей матери, – командует Хеймитч.

Носилок поблизости не достать, но старушка из магазинчика тканей продает нам широкую доску-прилавок.

– Только не говорите, где взяли, – просит она, спеша убрать остатки товара.

Площадь почти опустела. Страх пересилил тягу к состраданию. После всего, что случилось, я не могу никого винить.

К тому времени, как мы укладываем бесчувственное тело на доску вниз лицом, рядом остается лишь горстка людей: Хеймитч, Пит и несколько шахтеров, товарищей Гейла по смене.