Джеймс Фелан - Охотники

Я решил не возвращаться в небоскреб и заночевал здесь, в доме № 15 на Централ-парк-уэст. Освещая пожарную лестницу еле живым фонариком, взятом в бардачке одной из машин, я увидел приоткрытую дверь в эту квартиру. Я нашел в квартире еду, перекусил и заснул на кушетке. Проснулся еще затемно. Увидел на телевизоре маленькую камеру и последние полчаса просматривал на ней записи.

«Люди сошли с ума. Они пьют из луж, они высасывают кровь из умирающих. Вокруг трупы. Вокруг смерть. Крики. Тишина. Выстрелы».

Каждый день девушка вела что-то вроде видеодневника и наговаривала на камеру свои впечатления. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать, симпатичная блондинка, типичная американка. Интересно, много ли таких осталось? Может, она – одна из последних. Где же она теперь?

Я снова включил запись.

«Сегодня утром я выходила искать других людей, потому что услышала шум. Они где-то рядом, но я слышу их только по ночам, а в темноте мне страшно выходить и приближаться к ним: вдруг они начнут стрелять или еще хуже…»

Девушка замолчала, повернула голову и прислушалась. Записи она делала, установив камеру на кофейном столике перед собой и сидя в кожаном кресле, в котором теперь сидел я. Она молчала и смотрела влево – я повернул голову в ту сторону: входная дверь. Камера воспроизвела какой-то громкий звук, вроде дверного хлопка. Я вздрогнул. Девушка в камере тоже дернулась от неожиданности, тихонько сползла с кресла на пол, не отрывая взгляда от входной двери. Я посмотрел в том же направлении. Дверь была закрыта – первым делом я вчера заперся изнутри на все замки.

Камера молчала. В комнате тоже было тихо. Девушка вновь смотрела с экрана прямо на меня.

«Сегодня утром я выходила на улицу, но никого не встретила. Я старалась держаться подальше от Центрального парка, потому что там собрались тысячи этих безумцев. Я взяла в магазинчике немного еды, нашла велосипед и на нем поехала назад. Светило солнце, и я почти забыла, где я, что происходит, что случилось с миром… Я по привычке приехала в парк – мы с родителями гуляли там тысячи раз. Этот угол парка отсюда не виден – его загораживают деревья».

Девушка устроилась поудобнее, выпрямила спину, пододвинула камеру так, чтобы в кадре помещалось лицо целиком.

«Я проехала мимо группы этих людей. Они выглядели больными, измученными, как и другие, которых я видела. Их было человек пятьдесят, наверное. Они стояли вокруг огня. И еще, еще – они выглядели… дружелюбно».

Девушка опустила глаза. Может, у нее, как и у меня, была привычка щелкать пальцами от волнения.

«Сейчас почти три. Пока светло, я снова хочу сходить туда. Может, я сумею поговорить с теми людьми у костра в парке».

Она сидела молча и смотрела в объектив, смотрела прямо на меня. Потом смахнула слезинку.

«Я устала от одиночества».

Она глубоко вдохнула и выдохнула. Ее нижняя губа еле заметно вздрогнула. Хорошо бы нам встретиться…

«Я уже не знаю, кто я…»

Девушка потянулась вперед и выключила камеру. Крохотный экран погас.

Я нашел листок, написал на нем несколько слов о себе и пообещал ждать каждый день в десять утра у входа на каток возле Рокфеллеровского центра, если вдруг она или кто-нибудь другой решится прийти. Я положил записку возле камеры и хотел было тоже наговорить что-нибудь, но передумал: зачем портить ее дневник? И вообще, я себе мало нравился на видео: голос получался какой-то писклявый.

В квартире были две спальни, одна из них – с большой гардеробной. Я осмотрел вещи – и понял, что девушка жила здесь вместе с родителями. В ящиках ее отца я нашел себе чистые носки, футболку, теплую байковую рубашку. Мои джинсы еще не высохли до конца, но делать было нечего. В комнате девушки нашлась вязаная шапочка. К счастью, кроссовки успели высохнуть за ночь; я затянул шнурки потуже. Потом перебинтовал руки, застегнул под самое горло черную дутую куртку.

Я не стал брать в квартире никаких вещей, если не считать свежей одежды: ушел, как и пришел, только со слабеньким фонариком.

Я окинул квартиру прощальным взглядом: кроме двух спален, здесь были огромная ванная, просторная гостиная-студия и отдельный кабинет. В гостиной было полно фотографий, запечатлевших счастливых, еще не старых людей и их дочь, которую я видел в камере. Вряд ли я вернусь сюда, но кто знает…

Возле запертой изнутри двери я остановился и прислушался. Снаружи было тихо. Только через пять минут, убедившись, что за дверью никто не прячется, я открыл замки и вышел.