Джеймс Фелан - Охотники

Я посмотрел на ребят на другой стороне улицы. Они спрятались за такси. Скорее всего, охотники нас не заметят…

Но тут один из них поднялся с колен и пошел прямо к нам.

Я тихонько сполз по сиденью, боясь выдохнуть. Потом осторожно выглянул через стекло: охотник нагнулся, зачерпнул снежной жижи и, поедая ее, снова пошел к нам.

Дейв сделал мне знак и одними губами произнес «Пистолет!», но я мотнул головой.

Остальные пятеро охотников тоже поднялись и двинулись за первым. Шестеро охотников шли прямо на нас! На некоторых были следы засохшей крови, но никаких ран я рассмотреть не мог.

До первого оставалось не больше двадцати метров. Я сидел тихо, потому что был уверен: если я шелохнусь, он точно заметит меня.

Вдруг один из охотников в группе издал странный высокий звук, похожий на обезьяний визг, другие остановились и ответили ему точно так же. Первый, ушедший вперед, развернулся и пошел к ним, но поскользнулся и упал. Остальные смотрели на него с интересом.

Эта сцена настолько поразила меня, что я чуть шевельнулся, и как раз в этот момент уже поднявшийся на ноги охотник посмотрел в мою сторону…

Он заметил меня! Мы смотрели друг на друга; он слегка расцарапал лицо, и со лба у него капала кровь.

Охотник повернулся к остальным, но прежде чем успел закричать, они набросились на него, как стая шакалов, повалили на землю и стали пить кровь…

Ребята уже перебрались в другое место. Я осторожно вылез из джипа и, перебегая от машины к машине, последовал за ними. Перекресток я просто переполз на четвереньках, стараясь не высовываться из-за скопившихся там машин. Больше всего я боялся, что в любой момент мне на спину бросится охотник. Я полз, полз как можно быстрее, царапая руки об асфальт, осколки стекла и бетона. Лицо и шея горели. Я буду умирать медленно и страшно, каплю за каплей из меня будут высасывать кровь…

Друзья ждали меня за углом. Они махали мне. Как сирены, которые заманивают моряков, подумал я. Я дополз до них и прислонился к гладкой стене, боясь открыть глаза: если охотники догнали меня, я не хочу их видеть. Только через несколько минут мне удалось унять страх и заставить себя открыть глаза.

Ребята стояли молча. Почему они не подождали? Они не стали оправдываться или объяснять – наверное, просто не знали, что сказать. Дейв рассматривал свои кроссовки. У Мини был полностью отсутствующий взгляд. И только Анна попеременно смотрела на них, будто хотела заставить объяснить хоть что-нибудь. Руки у меня были в крови, замерзли. И как я не подумал про перчатки? Я засунул руки в рукава и молча пошел на запад, к Десятой авеню.

Мы шли, и друзья смотрели на меня, а я не мог заставить себя взглянуть им в глаза. Прямо через разбитую витрину мы зашли в кафе. Я снял рюкзак и достал аптечку. Вымыл руки водой из бутылки, вытер антисептиком и перевязал. Вспомнилось, как в галерее Анна обрабатывала мне разбитую бровь. В этот раз она не предложила помочь, просто смотрела на меня. Они все просто смотрели, будто ждали от меня знака, ждали, пока я укажу, куда идти дальше.

Спрятав аптечку, я надел рюкзак и первым вышел на улицу. Мы немного прошли и свернули на Десятую авеню. Сыпался мелкий снег, садился на плечи, голову и не таял.

На каждом перекрестке мы внимательно осматривали дорогу, заглядывали за углы. В этом районе мусора и разрушенных домов было больше, Пятьдесят четвертая улица и Десятая авеню оказались заблокированы. Я, стараясь не думать о тяжелом рюкзаке, натиравшем плечи, о пистолете, оттягивающем карман куртки, пробирался сквозь завалы, сквозь нагромождение разбитых машин. Нам нужно было выйти на восток, к Девятой авеню.

Я шел первым. Возле пересечения с Пятьдесят девятой улицей мы увидели дом, из окна которого поднимался дымок. Оставив рюкзаки у входа, мы осторожно вошли. Внутри было темно, и я включил фонарик. Но оказалось, что тусклому лучику света нечего освещать – здание заканчивалось ровно там, где начиналось; внутри все было завалено мусором, будто помещение нарочно разрушили изнутри, превратив в пыль и обломки все, что только можно, или будто туда попала какая-то хитрая бомба, не тронувшая лишь стены.

Внутри никого не было, а мне и хотелось меньше всего кого-нибудь там встретить. Дымок, который мы видели с улицы, поднимался от нескольких тлеющих куч мусора на остатках верхних этажей: крыши не было, и они образовали что-то вроде атриума.

Я присел недалеко от дверного проема: оттуда можно было наблюдать за улицей и оставаться незамеченным. Все молчали. Не знаю почему: может, нечего было сказать, может, настолько сильно нас потрясло увиденное. Но каждый будто отгородился от остальных, оставшись совсем один.