Кэсс Морган - Сотня

Беллами, вздохнув, уселся рядом с сестрой.

– Я не ненавижу тебя.– Он взял ее руку в свои и тихонько сжал.– Я просто не понимаю. Зачем ты это сделала? Пожалуйста, скажи правду.

Октивия молчала. Беллами почувствовал, как ее ладошка увлажнилась и начала дрожать.

– О? – Он выпустил ее руку.

– Мне нужно было,– тоненьким голоском отозвалась сестра.– Я без них спать не могу.– Она помолчала, закрыв глаза.– Вначале это было только по ночам. Мне снились эти ужасные сны, и нянечка в детском центре давала мне лекарство, чтоб я могла уснуть. Но потом стало еще хуже. Иногда я даже дышать не могла, мне казалось, что весь мир на меня наваливается, и давит, и плющит… А нянечка больше не давала таблеток, даже когда я просила, и тогда я стала красть их. Только от них мне становилось легче.

Беллами уставился на нее:

– Так вот что ты украла? – спросил он, прозревая.– Вовсе не еду для малышей в детском центре, а колеса ?

Октавия молча кивнула, в ее глазах стояли слезы.

– О,– вздохнул Беллами,– почему ты мне ничего не сказала?

– Я же знаю, как сильно ты за меня переживаешь.– Она набрала в грудь побольше воздуха.– Я знаю, как ты все время стараешься, чтобы со мной не случилось ничего плохого. Я не хотела, чтоб ты почувствовал себя неудачником.

Где-то в сердце Беллами зародилась боль. Он не знал, что ранило его сильнее: то, что сестра стала наркоманкой, или то, что она побоялась сказать ему правду из-за его маниакального ослепляющего желания присматривать за ней. Когда он в конце концов заговорил, голос его был хриплым:

– И что нам теперь делать? – спросил он. Впервые в жизни он не знал, как поступить, чтобы помочь сестре.– Что будет, если мы вернем лекарства?

– Я справлюсь. Мне только нужно научиться обходиться без них. Тут мне уже стало легче.– Октавия взяла брата за руку и посмотрела на него странным, почти умоляющим взглядом.– Ты жалеешь, что пришел?

– Нет,– качая головой, твердо сказал Беллами,– мне просто нужно время, чтобы это переварить. Он встал и еще раз посмотрел на сестру: – Но ты должна сделать так, чтоб Кларк получила лекарства назад. Ты сама должна обо всем ей рассказать, понятно? Я серьезно говорю, О.

– Я знаю,– Октавия кивнула и перевела взгляд на Талию.– Скажу ей сегодня вечером.

– О’кей,– и Беллами, вздохнув, вышел из палатки и зашагал по поляне.

Добравшись до деревьев, он глубоко вдохнул, и влажный воздух наполнил легкие, исцеляя боль в груди. Он запрокинул лицо, и его пылающей кожи коснулся ветер. Небо в просветах между кронами деревьев было теперь темным, почти черным. Внезапно там, наверху, сверкнула зазубренная вспышка, и вслед за ней раздался ужасный грохот, от которого содрогнулась земля. Беллами подпрыгнул от неожиданности. С поляны послышались испуганные крики, но их тут же заглушил еще один рокочущий раскат, еще громче предыдущего, будто само небо рухнуло на землю.

А потом сверху стало что-то падать. Капли жидкости быстро покрыли кожу, волосы, просочились под одежду… Это дождь, понял Беллами, настоящий дождь. Он опять поднял лицо, и на миг его благоговение заглушило все остальное – злость на Грэхема, Уэллса и Кларк, беспокойство за сестру, крики придурков, которым невдомек, что дождь безвреден… Беллами закрыл глаза, позволяя воде смыть с его лица грязь и пот, и разрешил себе представить, что она унесет и кровь, и слезы, и то, что они с Октавией так друг друга подвели… Можно будет сделать новую попытку, начать все с чистого лица.

Беллами открыл глаза. Он знал, что его надежды нелепы. Дождь – это всего лишь вода, и в природе не существует никаких «чистых листов». А тайны надо хранить всю жизнь, и неважно, чего это будет стоить.

Гласс шла по крытому мосту, и на ее сердце тяжелым камнем лежало страшное осознание того, что мама права. Она не может рисковать, не может позволить себе ни единого опрометчивого шага: не ради себя – ради Люка. Что, если Канцлер очнется, отменит ее помилование, а Люк сглупит и расскажет всю правду о ее беременности? История снова повторялась, и она знала, что сделает тот же выбор. Ее выбор всегда останется неизменным – она будет защищать парня, которого любит.

Она избегала Люка несколько дней, но не была уверена, заметил ли он это,– в последнее время его постоянно вызывали из-за каких-то чрезвычайных происшествий. Наконец они договорились о встрече у него на квартире. Мысль о том, что Люк встретит ее с улыбкой, заставляла сердце Гласс сжиматься. В конце концов, на этот раз не будет ни лжи, ни мистификаций – она просто скажет ему всю правду, как бы трудно это ни было. Может быть, он снова сумеет утешиться с Камиллой, и все вернется на круги своя. Эта мысль поразила ее, как нож в сердце, но Гласс продолжала идти, не обращая внимания на боль.