Станислав Лем - Хрустальный шар (сборник)

– Was machen Sie, Doktor? [23]– спросил Клопотцек, который не знал, что Веленецкий – поляк.

– Es ist mir heiss geworden [24], – ответил психолог с особенной интонацией в голосе, глядя ему прямо в глаза.

«Он хочет меня обидеть?» – удивился Клопотцек, но заметил, что в уголке под забором эсэсовец отбирает что-то у невысокой еврейки, и с криком бросился туда.

Комиссар с Веленецким вошли в контору. Это был длинный и широкий зал, поделенный низкой перегородкой на две части: слева обычно сидели служащие, но сейчас там было пусто. Их столы передвинули в центр зала, так что они образовали нечто вроде пропускника с узким проходом, через который непрерывно шли евреи.

Там сидели несколько немцев, курили сигареты и проверяли документы. Пол вокруг стола был розовым от картонных удостоверений, образовавших шелестящие холмики. Из небольших окон, размещенных высоко в стенах, падал мутный свет, отсвечивая на зеленоватых касках, обозначавших евреям дорогу к столу. Слышны были короткие вопросы, шелест картона, иногда звучало более громкое слово, глухой окрик, прерывистый вздох, похожий на стон, а когда Веленецкий прислушался, то заметил, что вздохи сгрудившейся, ожидавшей в глубине зала толпы отражают все, что происходит у стола. Комиссар остановился у настенного телефона, когда в зал влетел Клопотцек.

– So eine Geschichte! [25]– начал он, но, оглядевшись, поднял брови. – Einen Moment! [26]– попросил комиссара и доктора. Он подошел к столам и, склонившись к сидящим немцам, спросил громким шепотом: – Was soll das bedeuten? Was ist das? [27]

Ему ответили вполголоса.

Эта дополнительная сортировка в зале не была предусмотрена планом; ее по телефону приказал проводить Таннхойзер, чтобы удовлетворить просьбы Кремина, Грене и пары других знакомых и спасти часть их людей. Клопотцека, с которым Таннхойзер никогда не делился подарками, обуял служебный гнев.

– Das ist verboten! [28]

Он кричал, что этим лишь задерживают работу: сортировку положено проводить уже в сборных пунктах.

– Alle sofort in die Waggons! Alle! Alle! Los! [29]

Эсэсовцы встали из-за стола.

– Aber Sturmbannfürer Tannhüuser… [30]

– Hier befehle ich! [31]

Он знал, что ему достанется от шефа, но все закончится только криком, потому что правда на его стороне, зато как будет взбешен Кремин, этот мерзавец, который на прощание подал ему два пальца, а Грене… Поймут, к кому следует обращаться в таких случаях.

Комиссар связался по телефону с несколькими железнодорожными станциями.

– Неслыханное дело, – сказал он Клопотцеку, вешая трубку. – И паскудное к тому же. В Зборове был контроль документов: эта женщина ехала в вагоне «nur für Deutsche» [32]с каким-то офицером СС… Неужели это он выбросил ее на пути?

– Что-что?! – пронзительно вскрикнул Клопотцек. Его глаза сузились от гнева. – Что вы тут рассказываете! Офицер СС, который выбрасывает женщину на рельсы? Да как вы смеете!

В гараже работа шла своим чередом. Вильк сваривал стальные поперечины, которые должны были поддерживать расширенную раму нового грузовика. В глубине темных стекол защитных очков сварка сияла как ритмично пульсирующая звезда. Обе руки паренька, левая, державшая проволоку, и правая, с горелкой, колебались в радиусе нескольких сантиметров, каждая со своей частотой. Прыская снопами искр, жидкое железо заливало стыки, а пламя вдувало его в мельчайшие трещинки. Когда Вильк поднялся над еще дымящейся рамой, появился Полякевич с двенадцатикилограммовым молотом и парой ударов отбил все поперечины. Швы были перекалены.

– Я так вас учил?

Чертыхнувшись, пан Тадеуш послал паренька за проволокой для сварки, а сам пошел в канцелярию за папиросой. На дворе раздался шум мотора и хлопанье досок. В цех въезжал Марцинов на грузовом «фиате». Входя в канцелярию, водитель ударился головой о низкую притолоку, чего с ним никогда не случалось. Вильк подбежал к нему.

– Ну? Что там?

Он знал, что Марцинов был у самого гетто, потому что именно там размещались склады тканей, которые они возили на вокзал.

У водителя было злое, перекошенное лицо.

– Плохо. Всех со складов забрали.

Вильк хотел его спросить еще о чем-то, но замолчал, так как подошел Полякевич.

– Больше не поедете?

– Сделал два круга. Вокзал закрыт.

– Вывозят евреев?

– Вывозят.

– На моих глазах ранили типа, который хотел взять ребенка у еврейки, – вдруг сказал Марцинов.

– Это как?

– Обыкновенно. Их везли на трамвайных платформах. Она держала маленького ребенка, а когда трамвай притормозил, какой-то тип с тротуара подошел и показывает руками вот так… – Марцинов сделал призывающий жест.