Илья Ганин - Королевские клетки

Рик дернул плечом и снова стал смотреть на дорогу. День был нежаркий, где-то стрекотала цикада.

— Хочешь мне сказать, что это не соответствует дворянской чести? — спросил Джесс с немного нарочитой иронией.

— Ну… не хочу, но в общем-то не соответствует.

— Ты, в общем-то, прав. Но я… я за последние десять лет как-то перестал на это особо смотреть. Я, наверное, теперь больше похож на капитана наемников.

— Ну, со стороны по манерам не скажешь.

— Вот мы сейчас попутешествуем — скажешь.

— А почему на капитана наемников?

Джесс помолчал.

— Я же все время воюю. Знаешь, я тут думал — и вдруг понял. Я же с одиннадцати лет вечно в войсках торчу. Только последнюю пару лет вот начал верфями заниматься, и то…

— Что, "и то"? Это ты про жену?

— Да не только. Я не понимаю — вот как это: я одного выгнал, а за ним остальные пошли? Я же не приказывал, кто их выпустил?! Как это — они обиделись, работа же встала?! То есть умом-то вполне понимаю, но когда что-то решать надо — вовремя не вспоминаю. Мне потом Брокленд плешь проел. С женой вот, опять-же…

— Что это тебя вдруг на откровения потянуло?

— Да так…

— Что — так?

Джес опять помолчал, сорвал какую-то травинку, почистил ее и откусил сладкий хвостик.

— Думал, я вроде как в мирном путешествии. А опять дерусь. И если бы мы с тобой погулять не вышли — скорее всего, там бы лежал.

— Почему лежал?

— Потому, что это только у менестрелей один сотню побить может. А на самом деле, один и против четверых обученных не выстоит. Какой бы ни был замечательный. А десятку даже не обязательно обученным быть.

Рик подумал, что кажется спокойствие Джесса — это не совсем спокойствие. И не так уж ему хорошо.

— А почему ты мне все это рассказывать начал?

— Ну, когда говорю — как-то легче ждать. Да и нам с тобой, если повезет, долго еще добираться, так что уж лучше я все расскажу.

— Джесс, а почему "все время воюю"? Ты же полковник гвардии?!

— Какой роты?

— Чего?

— Штатский ты, принц Ричард, человек… "Дворянин есть гвардеец короля" — помнишь? Все дворяне — гвардия. Но только Первая Рота — на самом деле полк охраны дворца и короля. А все остальные — это ополчение. Когда нас всех соберут — хотя я такого вообще не помню и такой праздничек и представить не могу — в этом-то бардаке я и буду полковник. А сейчас я — полковник Пятого пехотного полка. Я там с одиннадцати… блин, даже с десяти. Восемнадцать лет уже. Как в учебку меня туда отослали, так и живу. В отпуске два раза в год, по одному месяцу. Много…

— Много?!

— Конечно! Это вообще только потому, что у меня как-бы "дела полка в столице". А так — три десятинки и привет. Ну и вот, в этот-то вояжик послали.

— И вы гоняете разбойников?

— Ну да. Вообще, мы — один из пяти боевых полков в мирное время.

— А я-то думал — парады, вино, дамы.

Джесса передернуло.

— Слава Альдонаю, парады это без нас! А вместо вина обычно пиво. Или вода, если пива нет.

— А дамы?

— Дамы… — Джесс как-то смялся, что-ли. Он откусил травинку, которую не спеша жевал уже минут пять, отбросил ее и наконец сказал.

— При полку такие… дамы, что их даже не все солдаты могут.

— А не в полку?

— Что ж тебе так покоя мои дамы не дают, а? Завидно, что-ли?!

— Ну, мне же надо знать, чего от тебя ждать, когда мы в поле? Ну и завидно слегка…

— Дамы… Я в дождь один спать не могу. Не могу, понимаешь? А если я не в поле, с полком — кто со мной спать будет? Смешно, да?

Рик не смеялся. Джериссон очень редко говорил про свою службу, никогда не делал этого при посторонних и рассказы эти из него, казалось, прорывались.

— Это после того раза. В четвертый мой сезон, мы тогда банду Шустрого Лиса брали. Это ж только говорится так — банда. А на самом деле там человек триста было. Они аж с трех баронств кормились, слепни поганые. Там ведь человек по двадцать охраны всего — а их триста! Они, сволочи, умелые были, умные. Правда умные. Они нас тогда в ночь, в дождь резать пришли. Дождь хлещет, грязища в лагере… Я вскочил, а часовой уже хрипит. Так и дрались — в исподнем, в грязище. От взвода моего половина осталась. Мы их потом по трупам посчитали — почти семьдесят человек положили. А они у нас — двадцать два. А мне шестнадцать, полгода взводом командовал. На следующую ночь мы их опять ждали. Лежат два десятка рыл, сыро, дождь опять хлещет. И ни в одном глазу. Лежишь и рукоять даги трогаешь. А двое часовых под дождем торчат. И так до утра — лежим и слушаем, как соседи дышат. Не пришли, кошаки. Мы потом их остатки выследили, через три десятинки, перед самой зимой. Капитан наш тогда их грамотно загнал, хитро. Большой мастер был, да.