Serpensortia - Фанфик Everything I am

Вот оно что. Мир, дружба, жвачка.

— Ну что ты, ей-богу, нет, конечно! — выдаю я небрежно и даже умудряюсь рассмеяться, — пошли завтракать, мыслитель ты наш!

Он кивает, так и оставшись в недоумении и некотором недовольстве, и мы выходим.

Как проходит день, я не помню.

* * *

— Гарри! Гарри! Гарри же! — Рон и Гермиона трясут меня за плечи и настойчиво пытаются оттереть ладони. Я смотрю на них словно издалека и никак не могу взять в толк, чего им от меня надо.

Они почти на руках втаскивают меня вглубь башни Астрономии, Гермиона торопливо разматывает свой шарф и начинает растирать им мое лицо и уши. Я слабо сопротивляюсь, потом начинаю отмахиваться — и тут обнаруживаю, что она почти плачет.

Это разом приводит меня в себя:

— Гермиона, что ты? Что случилось?

— Случилось? — хрипло говорит Рон, — ничего, кроме того, что мы битых два часа тебя ищем по всему замку, в котором никто тебя не видел. Гарри, ты что, псих — переться зимой на башню в одной мантии-невидимке?!

Я оглядываю себя и обнаруживаю на своих плечах зимнюю мантию Рона. Капюшон отцовской мантии откинут. Значит, они искали меня ощупью, пока не нашарили — или не задели случайно, так, что он слетел с головы.

— Нам бы и в голову не пришло разыскивать тебя здесь! — продолжает Рон горячо, — одежда на месте, следовательно, из Хогвартса ты никуда исчезнуть не мог. Мы перевернули все вверх дном, даже у слизеринцев были… Знаешь, кто нам подсказал, где тебя искать?

— Кто? — равнодушно осведомляюсь я.

— Снейп! — сообщает Гермиона. Ее голос уже не дрожит, она торопливо отвинчивает крышку с какой-то фляги, вынутой из внутреннего кармана. Затем решительно вталкивает ее горлышко между моими губами:

— Пей!

Я решаю не противиться. Я не очень хорошо помню, как пришел сюда, точнее сказать, я этого просто не помню. Последним, что сохранила память, было отчетливое желание броситься вниз — и понимание, что я не имею права, поскольку являюсь надеждой этого, мать его… магического мира. Что было дальше, я не знаю. И не знаю, сколько часов я здесь пробыл — наверное, от холода я потерял сознание.

Я отхлебываю из фляжки. Резкий кислый вкус горячего зелья сводит челюсти, я не могу заставить себя сделать второй глоток, но Гермиона настойчива. Она по-прежнему держит фляжку рядом с моим лицом и терпеливо ждет. Я покорно проглатываю вторую порцию.

— Еще два глотка осталось, — безапелляционно требует Гермиона, — пей, иначе мы отправим тебя в госпиталь!

Наверное, это лекарство ее собственной рецептуры. Я допиваю.

Тепло и силы возвращаются в окоченевшее тело, я начинаю дрожать, и друзья с тревогой всматриваются в мое лицо. Они ни о чем не спрашивают, да и не спросят, но я должен сказать им. Они, должно быть, и впрямь переполошили весь Хогвартс.

— Мы расстались, — говорю я непослушным низким голосом, опустив глаза и желая больше никогда не поднимать их. Сейчас Рон задаст вопрос: «С кем?», а потом посмотрит на меня с отвращением.

Но ничего не происходит — кроме того, что кудрявая голова Гермионы вдруг подныривает под мой локоть, а сама она крепко прижимается ко мне. Я не сразу понимаю, что она обнимает меня — и Рон тоже обхватил мои плечи своими веснушчатыми лапами.

— Мы поняли, Гарри, — говорит он тихо.

Эти слова заставляют меня вскинуть голову:

— Что поняли?

— Гарри, — Уизли ухмыляется, — я всё же не идиот. Не знаю, когда догадалась Гермиона, но я-то давно знаю, что ты гей. Не вижу в этом ничего такого, чего стоило бы стыдиться или так тщательно скрывать от нас. А имя не важно. Не говори нам.

Безумное напряжение последних суток прорывается судорожным вздохом. Я прижимаю к себе Гермиону и благодарно стискиваю шершавую ладонь своего друга. И глаза против воли все-таки становятся влажными.

— Мы поняли, Гарри, что вы поссорились или расстались, — говорит Гермиона куда-то мне в шею, — мы никому и не говорили особо, что потеряли тебя. Так, потихоньку спрашивали, не видел ли кто. Мы с тобой, Гарри, как ты мог забыть? Мы же твои друзья.

Наконец мы расцепляем наше тройное объятие, и я позволяю увести себя в общую гостиную.

Невероятно, но признание Рона в том, что он подозревал, что я гей — значит, все-таки этот термин и к магам относится — некоторым образом успокоило меня и примирило с действительностью. Правда, я так и не перестал ощущать себя капризом природы, сотворенным ради забавы и обреченным на инакость и скрытность. Я никогда не видел никого, кто предпочитал бы только собственный пол.