Карина - Давай попробуем просто жить

Когда я ощущаю привычную уже предутреннюю его ласку - наш неизменный ритуал - я на мгновение думаю, что, может, подождать до завтра со всякими неприятными признаниями, но тут же себя одёргиваю. Глубоко вздыхаю и говорю:

- Северус, подожди. Мне нужно тебе что-то сказать.

Он сразу же просыпается окончательно, садится на кровати и внимательно смотрит мне в глаза.

Я делаю ещё один глубокий вдох. И рассказываю всё, как есть. И хотя по мере моего рассказа он становится всё мрачнее, я вдруг ощущаю, что мне легче. Слишком долго этот камень давил мне на плечи.

Конечно, между нами происходит ссора, я и не ожидал, что новость будет воспринята как-то по-иному. Конечно, в ответ я не молчу, а выдвигаю заранее придуманные аргументы. Конечно, эти аргументы для него ничто. Значение имеет лишь тот факт, что я уезжаю надолго. И все мои слова о том, что эти поездки, в общем-то, тоже моя жизнь, попадают куда угодно, только не в цель.

В конце-концов я заявляю, что таких упрямых и ограниченных людей ещё поискать, удовлетворённо смотрю, как он багровеет от моей наглости, соскакиваю с кровати и, громко топая, удаляюсь принимать душ.

В душе я нахожусь намеренно долго, в порыве мелкой мстительности, потому что знаю - ему сегодня нельзя опаздывать в Хогвартс. От этого мне легчает, и обратно я выхожу практически успокоившимся. Не гляжу на Северуса, а иду прямо на кухню и начинаю варить себе кофе.

Он входит почти следом за мной. Сперва стоит на пороге и молчит, наблюдая за моими движениями. Затем подходит ко мне и спрашивает:

- Ну как, остыл?

Ха, и это мне говорит он! Не я начинал ссору, но этот невозможный человек всё выворачивает наизнанку.

Я молчу, но когда он осторожно берёт мои руки в свои, я не вырываюсь. А потом он притягивает меня к себе и тихо шепчет:

- Прости. Я погорячился. Ты прав, это действительно важно для тебя

И я не знаю, что и сказать, таким он со мной ещё не был, я не припомню, чтобы он просил прощения за что-либо. Это удар поддых, запрещённый приём. Я не могу его оттолкнуть.

Он обхватывает моё лицо ладонями и мягко целует меня в губы. И я уже сам не понимаю, что делаю, потому что открываюсь навстречу ему и целую в ответ.

В окно стучится сова, нетерпеливо царапая клювом стекло, и мы отрываемся друг от друга. Открываю окно и забираю почту, и пока Северус сражается с кофеваркой, я зачитываю вслух имена адресатов.

Последний конверт выглядит необычно, адрес написан на незнакомом мне языке. Я зову Северуса, возможно, он знает, от кого это может быть.

- Гарри, думаю, это от Клайтона. Он как раз сейчас находится за границей, и обещал прислать какую-то информацию в ближайшие дни. Открой, пожалуйста, и посмотри, что там, я тут немного занят.

Я взламываю хрустящую печать и вскрываю конверт. Оттуда мне на колени выпадает листок с причудливым гербом на верхнем поле. Текст на английском, и с первого же предложения ясно, что это не от Клайтона.

* * *

Я жду, когда Гарри начнёт читать письмо, мне очень важна эта информация. Возможно, мы приблизимся к цели, пусть хотя бы на шаг.

Но он молчит и ничего не произносит. Тогда я поворачиваюсь к нему и уже собираюсь выговорить за это, но умолкаю на полуслове.

Гарри сидит за столом, лицо у него застывшее, а рука с письмом безвольно опущена вниз. Я зову его по имени, но он не реагирует, а продолжает глядеть на какую-то невидимую мне точку. А затем его пальцы разжимаются, и письмо с тихим шелестом падает на пол. Я подхожу и поднимаю его, сажусь за стол. И тут Гарри отмирает:

- Северус, как ты мог?

Я читаю, и по мере прочтения мне становится понятен его ужас. Потому что это совершенно точно не от Клайтона, да и вообще не из Франции, где тот находится в данный момент. Это текст договора между мной и Пражской академией, согласно которому я в течение двух лет, начиная со следующего учебного года, обязуюсь преподавать в академии на кафедре Высших Зелий. И, разумеется, проживать я буду там же.

Когда-то, кажется, накануне Рождества, я действительно получил от них предложение такого характера и выразил своё согласие в ответном письме, и моё письмо уже само по себе является магическим соглашением. Я не смогу отказаться. И не важно, что я совершенно забыл о своём письме сразу же, как его отправил, потому что именно в то время в моей жизни появился Гарри, тогда ещё Поттер, со своими переломами и Шекспиром, и имбирным печеньем, и глинтвейном на двоих, и занял всё свободное место в моём сердце. Это совершенно не важно, важно лишь то, что я успел дать своё согласие.