Руки колдун держал перед собой — железные грубые браслеты сковали запястья, от них вниз тянулась короткая цепь, соединяющаяся с ножными кандалами. Длина цепи не позволяла ему разогнуться в должной мере, отчего пленник был вынужден унизительно сутулиться.
Но это была только видимость — увидев восседающего за столом епископа, узник гневно сверкнул глазами и замешкался, разглядев наконец его лицо. Секунда промедления стоила колдуну грубого тычка в спину, но тот почти не заметил этого, всецело поглощённый личностью епископа.
Старший вздохнул и дал знак монаху записывать эту беседу в протокол.
— Назовите себя, — потребовал он. Узник прищурился, его прозрачно-голубые глаза всё ещё полыхали негодованием, но он в показном смирении опустил голову.
— Идальго Карлос Ривейра де Лавера, — представился он, громыхнув цепями и переминаясь с ноги на ногу.
— Откуда вы прибыли в Севилью, идальго? – поинтересовался епископ, сложив ладони вместе и уперев их в подбородок.
— Я возвратился с Иберийского полуострова после успешного взятия нашими войсками Гранады*. Воевал за их королевских величеств, отвоевывая земли у мусульман.
— Вы знаете, в чем вас обвиняют, де Лавера? – строго спросил Старший.
— В колдовстве. Но ЭТО – не колдовство! Я все могу объяснить! – запальчиво воскликнул узник. Кандальная цепь протестующе громыхнула по каменному полу.
— Молчать! – прикрикнул на него епископ, стукнув ладонью по столу. — С нас достаточно этих бесовских речей! Вы должны покаяться и пройти очищение огнем, тогда, избавившись от заблуждений, ваша душа непременно попадет на небо.
— Костер? За что? Я — истый христианин, сражался и проливал кровь под королевскими знаменами во славу церкви, изгоняя иноверцев с земель, что теперь принадлежат Испании, — горячо запротестовал пленник. — Так за что же меня ждёт такая участь?
— У вашей семьи есть имущество? – вкрадчиво поинтересовался Его Преосвященство, кидая быстрый взгляд на монаха, что усердно скрипел пером поодаль. Лысоватый монах спешил записать их разговор, не замечая ничего кроме своей работы.
— Я был младшим сыном, вся моя семья умерла во время эпидемии холеры, что свирепствовала в наших краях. Продав поместье, я отправился в путь, предлагая свою шпагу тем, кто может за нее заплатить.
— Может, у вашей семьи было еще какое-то имущество, кроме поместья? – епископ едва заметно кивнул на монаха, так, чтобы это не укрылось от цепкого взгляда арестанта. Светлые глаза торжествующе блеснули сквозь спутанные кудри, падающие на лицо.
— Да, пожалуй, я кое-что припоминаю. Отец говорил о ценностях, которые оставил на сохранение одному почтенному дону здесь, в Севилье, — согласился молодой человек, — однако... Я скажу вам имя этого человека, если мы останемся наедине.
Арестант гордо поднял голову, окинув замешкавшегося монаха и замершую стражу презрительным взглядом. Весь вид узника говорил о том, что тот ни скажет больше ни слова.
— Оставьте нас, — махнув рукой монаху и стражникам, епископ дождался, пока последний из невольных слушателей выйдет из камеры, оставив их одних. Массивная дверь камеры со скрипом затворилась, и только тогда епископ встал из-за стола, медленно приближаясь к узнику.
— Значит, колдун? — тихим и не предвещающим ничего хорошего голосом поинтересовался Старший, заложив руки за спину. — Вижу, жизнь и время ничему тебя не учат, а ты всё никак не возмёшь в толк, почему длинный язык нужно держать за зубами.
— Ты же прекрасно знаешь, брат, — тихо ответил Младший, — что это совсем не колдовство. Разве я повинен в том, что моя голова работает именно так, что я могу видеть то, чего не замечают другие?
— Это ты уже доказал на суде, — мрачно ответил епископ. Тонких губ едва коснулась саркастичная улыбка, больше похожая на оскал.
— Сейчас же послушай меня внимательно, — подходя совсем близко, зашептал Старший. Тонкие холёные пальцы коснулись запястья брата, где из-под железного кандального обруча можно было увидеть тонкую, заметно покрасневшую кожу, и скользнули к ладони, пожимая её.
— Я расскажу, что тебя ожидает дальше: тебя будут пытать. Конечно, вреда это не принесет, раны заживут в кратчайшие сроки, а вот тогда тебя окончательно признают колдуном. После этого — отправят на костер.
Младший заметно побледнел и стиснул его руку.
— Тебя же никогда не сжигали, верно? Ты уверен, что твое тело сможет восстановиться после такого?
Читать дальше