Стив Паркер - Сражения Космического Десанта

Запасов хватит еще на неделю, возможно, на две, если мы…

(Звуки далекой стрельбы из стабберов, а затем, уже ближе, грохот лазерного оружия. Громкие крики.)

Артиллерия замолчала. Они пускают пехоту!

Мы уходим отсюда. Я отправляю сообщение незашифрованным.

Именем нашего Бессмертного Спасителя, молю, пусть кто-нибудь его получит.

Поторопитесь! Доставьте его на Мир Ринна! Если нам суждено умереть здесь, чтобы предупредить всех остальных, что ж, пусть будет так. Но пусть наша смерть не станет напрасной!

Это комиссар Альхаус Бальдур, конец связи.

Если человек умирает прежде отведенного ему срока, сколько с его уходом теряет мир?

Наверняка больше, чем просто одну жизнь. Ветвь засыхает и более не приносит плодов. Будущего больше нет. Безвозвратно отсекаются тропы, пройти по которым уже нельзя. Кем были бы его потомки? Святыми? Убийцами? Или и тем и другим?

Когда человек умирает, вместе с ним исчезают и ответы.

И тогда возникает вопрос: разве не нужно спасти всех людей?

Арке Тираннус, горы Адского Клинка

— Волнения, — сказал Руфио Террано, уставившись на карты, которые только что взял из колоды.

Порядок, в котором они сейчас лежали, назывался «Горящей звездой», что само по себе было недобрым знаком. Он не помнил, чтобы касался хоть одной из карт или сознательно выбирал их порядок. Впрочем, отсутствие воспоминаний его не удивило. Глубокий транс был для него всегда одинаковым, как и пробуждение. Он словно приходил в себя после удивительно живого сна, в котором падал в пропасть. Просыпался Руфио всегда с криком, дрожа и хватая ртом воздух.

То, что он до сих пор именно так выходил из транса, злило Террано, так как значило, что библиарий еще не в полной мере владел своим даром, тогда как другие кодиции уже преодолели эту грань. Но если это и беспокоило здоровяка справа от Террано, тот ничем этого не показал.

— Волнения, — откликнулся гигант. — Продолжай, брат мой.

— Неравный бой, — промолвил Террано, отрывая взгляд от карт. — Океаны крови. Штормовые облака, темные, наполненные грядущим насилием. Под ними расстилается развилка, важный выбор. Две тропы. Одна ведет в день, другая в ночь. Так было все последние четыре раза, достопочтимый брат, и все это с самыми малыми различиями. Хочешь, чтобы я попытался еще раз?

Гигант справа, Юстас Мендоса, магистр библиариума, пододвинулся к кодицию и навис над ним, цепким взглядом темных глаз вглядываясь в древние карты. Стилизованные изображения на них, казалось, двигались, танцевали в золотистом свете канделябров. Остальная часть комнаты оставалась погруженной во мрак.

— Нет, Руфио, — произнес он низким, глубоким баритоном. — Не нужно. Твоя интерпретация совпадает с видением брата Дегуэрро. Потоки времени и Имматериума сегодня больше ничего не откроют нам. Я обсужу этот вопрос с эпистоляриями на следующем Совете. А сейчас возвращайся в свои покои — избранные помогут тебе. Нужен полный доспех и оружие, понимаешь? Мы должны выглядеть наилучшим образом. Светать начнет в четыре часа, настанет День Основания. Будет очень много церемоний.

Кивнув, Террано собрал карты, отодвинул свой стул от широкого дубового стола и поднялся. Возвышаясь над землей на два метра, он был на голову ниже магистра-библиария, но не уступал ему в ширине плеч. Магистр положил ему на плечо мозолистую руку, и они вместе вышли из комнаты.

— Пока не закончится грядущий день, — промолвил Юстас Мендоса, когда они прошли в освещенный лампами пустой коридор, — будущему придется подождать.

Алессио Кортес, который, по собственному признанию, не испытывал ни малейшего интереса к музыкальным искусствам, вдруг осознал, что плывет в звуках гимна, эхом отражающихся от темных каменных стен реклюзиама. Древняя мелодия была пропитана невыразимой скорбью, и каждая ее прекрасная нота жалобной песнью напоминала о боевых братьях, которых потерял Орден не только за последнюю сотню лет, но и за долгие тысячелетия со времен своего славного основания.

За всю жизнь Кортес слышал этот гимн всего трижды, поскольку тот исполнялся лишь в День Основания. Но воспоминания не имели ничего общего с тем, как затронул его гимн на этот раз. Капитан вспомнил все смерти, все прощания, как и полагалось во время исполнения гимна. То было надлежащее время для скорби. Время вспомнить жертву, принесенную его благородными братьями. Сердце капитана сейчас переполнялось скорбью и, что более важно, гордостью.