Джон Френч: Чемпионы Темных Богов

Я выстрелил. Я стрелял снова и снова, пока ударник не стукнул по пустому патроннику. Я еще долго стоял, смотря на кровь и разодранную плоть, сверкающие красным под солнцем.

Воспоминание исчезает вместе с прахом, улетая все дальше, становясь меньше. Я делаю вдох. Чувствую кровь. Ветер и прах слетают с моей руки.

Я помню воду. Вода черная и неподвижная, словно зеркало, ждущее луч света. Спокойная гладь раскололась, когда моя рука зачерпнула воду и поднесла ее ко рту. От нее несло грязью и химикатами, и жизнью, выкорчеванной из-под лика солнца. Я взял еще одну горсть и выпил. Но во рту по-прежнему было сухо.

«Где я?» — подумал я, как будто один только вопрос сможет принести ответ. Я поднял глаза. В небе мерцали звезды, но их свет не отражался в зеркальной поверхности воды. Черноту, словно пятно гнили, что расцвело на перевязанной ране, марал многоцветный вихрь.

— Значит, Око Ужаса не отпускает меня, — сказал я самому себе, всматриваясь в саднящую ночь. От меня во все стороны тянулся мир скачущего пламени и разбитого камня. Где-то вдалеке гремели орудия, на горизонте то и дело расцветали подрагивающие взрывы. Доспехи, черные, как от огня, тяжким грузом давили на плечи. Неподалеку валялся расколотый, еще дымящийся посох. Я закрыл глаза и снова увидел лицо Магнуса, и ощутил рев варпа, что унес меня от того лица.

Изгнание: последние слова, сказанные моим отцом, слова, которые преследовали меня с тех пор, как я выпал из варпа. Секунды стали годами, а годы — секундами. Я прошел ослепительно-яркие огонь, свет и лед. И все это время последние слова отца преследовали меня, а с ними осознание того, что Рубрика закончилась неудачей, а вместе с ней и я.

Гордыня — последний из грехов — находит нас везде. Всех нас.

Я снова потянулся к воде и заметил, что за мной наблюдают. Мне следовало ощутить их приближение, следовало услышать их мысли и прочесть следующие движения еще до того, как они появились здесь. Но я не смог. Мой разум походил на заключенный в черепе камень.

Их было пятеро. Доспехи — цвета охры и подсохшей крови. От оружия отражался свет Ока. Я посмотрел на них, держа руку на полпути ко рту, позволяя воде вытекать сквозь пальцы. Они долгое время изучали меня, а затем один из них заговорил. Его голос походил на скрежет песка на зубах.

— Кто ты, явившийся в наши владения?

«Кто я?» — подумалось мне .

«Я — Ариман», — пришла мысль, но прозвучала как крик, угасающий вдалеке.

«Изгнание», — слово громко и отчетливо зазвенело в разуме. Я посмотрел на ладонь. Вода вся вытекла.

«Я — неудача», — подумал я. — Я — грешник, прикованный к жизни за гордыню, тогда как все, что было мне дорого, рассыпалось прахом».

Я поднял глаза.

— Я — Хоркос, — сказал я.

Воспоминание меркнет. Солнце заходит, в последний раз полыхнув красным заревом.

Я все еще изгнан, все еще изгнанник, но я более не сломлен бременем прошлого.

Я вижу угасающий свет. Последние лучи красного солнца падают на частички праха. В их пыльном танце я вижу будущее. Вероятности и не рожденные судьбы кружат перед глазами, все они — вселенные, которые будут жить или останутся не рожденными. Я вижу, как горят миры, а пепел становится колыбелью для детей человечества. Я вижу все, что было, и вижу то, как оно может закончиться. Мы воспрянем снова. Спасение грядет, даже если понадобится десять тысяч лет.

Солнце село, и эта мертвая земля праха и пыли — океан черного бархата под ногами. Я опускаю руку, и мысленным взором наблюдаю, как последние частички праха растворяются во тьме. Я оборачиваюсь. Позади меня море глаз, светящихся на бронированных лицах. Они ждут, безмолвные, наблюдающие.

— Пошли, братья мои, — говорю я. — Время настало.

Хаакон Серый Шторм поднялся на обледеневший склон хребта. Когда-то давно его доспехи были сине-серого цвета ледника. Теперь они потускнели, будто истертый от времени металл. Царапины и вмятины покрывали пластины брони, словно нити шрамов, а к выбоинам и бороздам цеплялись хлопья краски, яркими фрагментами напоминая о былых свершениях воина. Доспехи Хаакона заскрипели, когда он присел за кромкой гряды. Даже от самого незначительного движения его кожа немела, как будто боевая броня протестовала против холода. Хаакон замер и втянул стылый воздух. Воин был без шлема, и когда он запрокинул голову, морозный ветер убрал черные волосы у него с лица. Желтые глаза уставились в безоблачное синее небо, где сверкали ослепительно-яркие звезды. Хаакон выдохнул.