Уильям Кинг: Космические волки: Омнибус

Он глубоко вдохнул. Зараза была вырезана, как до этого на тысяче других миров. При других обстоятельствах он был бы удовлетворен, но в этот раз все, что он видел — это безглазые лица, улыбки, протянутые руки.

Спасибо.

Они говорили на готике, на мире, который был тысячи лет оторван от Империума. Почему?

Спасибо.

Час спустя с ударного крейсера на орбите спустились транспортники. Они доставили смертных солдат для проведения зачистки города, составления отчетов и поиска других аномалий. Город превратили в груду пепла, и раздуваемые сухими равнинными ветрами языки пламени поднимались на многие метры.

Каждого стражника внутри храма убили, так как Волки из горького опыта знали, что порча такой природы проникала глубоко, просачиваясь в каждую пору мира, и единственным лекарством было полное истребление.

Но на этой планете находилось множество поселений, разбросанных по всему континенту. Некоторые были не более чем разросшимися в скалистых обрывах пещерами, другие зачаточными формами городов. Орбитальные сканирования обнаружили также селения, раскинувшиеся вдоль русел рек с сильными отложениями. Человечество цеплялось за жизнь на обширном пространстве планеты, копошась на выжженных солнцем равнинах, и большинство из них понятия не имело, что произошло в странном городе, который вырос так быстро. Многие окажутся абсолютно невинными. Возможно, это касалось всех.

Имперские картографы зарегистрировали эту скалу под обозначением Ривел 67-4-3456t на инфосвитке, датируемом первыми днями крестового похода, хотя используемая ими таксономическая система давно канула в Лету, и числа ничего не значили.

Планету никогда не посещали завоевательные флоты и не захватывали войска Архипредателя. За долгие годы Очищения она ни разу не использовалась в качестве передовой базы и повторно не колонизировалась картелями Механикус.

Никто не знал даже, как здесь оказались люди, хотя подобных захолустных миров из запретных эпох исследования звезд было не счесть. За тысячелетия они выстояли, забылись, выродились и остались незамеченными.

Только в 690 году 31-го тысячелетия глаза иномирцев, наконец, обратились на эту планету. С жадностью и едва сдерживаемой яростью обиженных.

Железный Шлем устало брел по грунтовой дороге, возвращаясь от разбитых ворот города. В закованных в броню конечностях ощущалась тяжесть, как будто сервомеханизмы вышли из строя и теперь вес керамитного облачения давил на генетически усовершенствованное тело воина.

После храма убийство продолжилось — очищающая бойня спускалась из верхней части города в зловонную нижнюю. Но Железному Шлему не становилось легче. Каждый раз моргая, он видел безглазые лица, улыбающиеся ему и благодарящие за смерть, которую он нес со столь небрежным мастерством.

Харек Эйрейк Эйрейкссон был Великим Волком Ордена три столетия, и во всем Империуме не нашлось бы и десятка воинов более могучих и искусных, чем он. Его боевое прозвище «Железный Шлем» на сотне миров шептали с благоговением, которое предназначалось только для имен из Эпохи Чудес — примархов, лорд-коммандоров, лордов Терры. Из обитателей Клыка один лишь Разящая Рука мог похвастаться большей славой, но сейчас он спал, пробуждаемый только в моменты наибольшей необходимости. Железный Шлем был создан для более великой войны, нежели эта.

Он остановился, оглянувшись на устроенный им огромный пожар. Ветер донес до обнаженного лица Великого Волка запах пламени. Под лучами восходящего солнца оно выглядело почти прекрасным — золотисто-красное сияние в свете наступающего утра.

— Усилие было напрасным, лорд, — раздался рядом с ним голос.

Железный Шлем резко обернулся. На равнине в радиусе сотни метров не было ни единой живой души.

Перед ним, свернувшись в сухой грязи, лежал человек, представляя почти такую же часть ландшафта, что и скалы с валунами вокруг него. В этом ему помогала одежда, впрочем, как и кожа цвета травленой древесины. Незнакомец был стар, лицо избороздили глубокие морщины, а скрюченные пальцы напоминали когти. Глаза под тонким низким капюшоном были скрыты тенями. Он смотрел на Космического Волка, вчетверо превосходящего его ростом, с насмешливой дерзостью.

— Не думай, что я боюсь тебя, — сказал человек, и его запекшиеся губы растянулись в сухой улыбке. — Я слишком стар, чтобы бояться чего бы то ни было, разве что еще немного жизни, которая здесь всегда была ужасной. Так что смерть от твоих рук будет благословением.