Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

Так мы с Латой не разговаривали никогда. Откуда мне было знать, что мой легкомысленный тон, незначащие слова могут быть понятыми так превратно. Раньше мы обходились почти без слов и только теперь я остро ощутил нехватку привычного простым людям ритуала разговора. И все-таки что-то в словах Латы было истиной. Я не знал, как себя вести с ней, ибо не понимал степень обиды, оставшейся в ее сердце после моего ухода из Хастинапура. Сомнений в собственной правоте у меня не было. Но признала ли это Лата? Может быть, в глубине сердца она все еще осуждает меня за «предательство» Пандавов. Я так привык считать ее своей неотъемлемой частью, что одна лишь возможность потери таила угрозу моей сущности. Чувство в сотни раз более острое, чем ревность к сопернику, когтистой лапой ракшаса скребло мое сердце. Какой теперь была моя Лата? Той, что оставила меня в Хастинапуре ради не понятного мне теперь долга? Может, она уже забыла то время, когда признала меня Учителем и защитником?

Да, апсара держалась с безупречным смирением, уходя в глубокое сосредоточение от прямого разговора о том, что казалось мне самым главным. Можно ли заставить ее говорить против воли? Какой истины и какой гармонии можно достичь принуждением? Но что же тогда поможет остановить разрушительный внутренний диалог, который разрывал мое сердце на части?

Лата по-прежнему держала молчание как щит, поднятый перед своим настороженным взором.

— Так или иначе, мне надо в деревню. Приду вечером, — сказал я, вновь проклиная темноту, окутавшую наши сердца, — нам надо узнать, что произошло с нашими властелинами за минувшие месяцы.

Лата грустно опустила голову:

— Что ожидаешь ты услышать о Пандавах? Когда я покидала Хастинапур, Юдхиштхира выглядел не лучше, чем Бхишма в дни битвы. Бхимасена и Арджуна по-прежнему верны старшему брату, но в их глазах я не видела ни уверенности ни покоя. Вечно радостные близнецы теперь стали деловиты до ожесточения. Чего стоили все победы, если они сковали дваждырожденных новыми цепями долга и покаяния? Для этого прозрения понадобился только один день, когда женщины омывали тела погибших на Курукшетре. Я не хотела будоражить твою память картинами кошмара и безумия. Но если ты хочешь, то представь из моих слов долгое шествие рыдающих матерей и жен к проклятому полю, потом поиски убитых. Изнеженные кшатрийские девы, подобно простолюдинкам, бродили босиком по земле, вязкой от крови. Одни захлебывались в исступленных рыданиях, другие пытались разговаривать с мертвыми. Шакалы выходили из леса прямо днем. Стервятники выклевывали мертвые глаза, не обращая внимания на тех, кто пытался помешать этому страшному пиршеству. Я сама видела, как люди страны Синдху отыскали останки царя Джаядратхи, убитого Арджуной. Его тело было лишено головы, и жена, стоя на коленях, не знала, как убедиться в правильности своей находки. В роскошном шатре прекрасная Уттаара не могла отойти от смертного ложа Абхиманью. Она припала к телу, освобожденному от доспехов и покрытого бальзамами, пытаясь, подобно апсарам древности, вернуть его к жизни. Но всей брахмы оставшихся не хватило, чтобы вернуть жизнь хотя бы одному погибшему. Тогда я с ужасом подумала, что могла бы отыскать и твое обезглавленное тело среди горы трупов. И какое значение имело бы для меня имя победителя? Думаю, я бы взошла вместе с тобой на погребальный костер, как делают иногда обезумевшие кшатрийские жены. Сам Юдхиштхира умолял тогда женщин остаться верными долгу перед детьми погибших. Кто, как не они, мог возродить силу и славу ушедших героев…

Я попытался остановить Лату, ибо видел, как страшные воспоминания рождают слезы в ее глазах.

Но она ответила:

— Я должна передать тебе то, что пережила. Ведь до этого я оставалась в Хастинапуре, не видя всего ужаса, что выпал на твою долю. Твое отвращение ко всему случившемуся я понимала как проявление слабости. Ночь плача на Курукшетре подарила мне прозрение.

— Почему же ты не последовала за мной?

Лата вскинула голову, стремясь встретиться со мной взглядом. Прозрачная, ускользающая быстротечность окружающего мира отражалась на влажной поверхности ее огромных глаз, как радуга, стоящая в облаке брызг на перекатах.

— Прошлое принадлежало Пандавам, — сказала она глубоким, чуть хриплым голосом, — они создали меня такой, какая я есть. Надо было отдать долг до конца… Собрать плоды кармы и освободиться… Как только это стало возможным, я начала искать твой путь… но, кажется, слишком поздно… Я медитирую, советуюсь с богами… Но ты все равно отдаляешься… А теперь ступай в свою деревню. Мне тоже надо побыть одной.