Потом царь собрал всех дваждырожденных, что оставались подле него, и снял оковы долга. Поэтому я здесь.
Лата замолчала и опустила голову. Апсары не плачут. Доспехи их духа неодолимы для тоски и отчаяния. Впрочем, в чем можно быть уверенным, лишившись способности читать мысли любимого человека, сидящего на расстоянии вытянутой руки?
* * *
Так я на время вернулся в ашрам домохозяина. Пусть лесная хижина мало походила на дом, подаренный мне в Кампилье, зато не маячил передо мной черный призрак неизбежной войны. Нас окружали не грозные властелины и смиренные слуги, а разноцветные попугаи и любопытные обезьяны. Бремя долга больше не отягощало наши мысли.
Но тягуче-сладостному потоку безвременья пришел конец. Присутствие Латы волей-неволей выводило меня из состояния отрешенности, не принося радости и удовлетворения.
Лата вела себя скромно и скованно. После нашего первого разговора, мы больше не возвращались к событиям в Хастинапуре. Отбросив мысли о прошлом, я против своей воли отрекся от всего, что связывало меня с Латой.
Прорубаясь сквозь ряды врагов к Хастинапуру, я думал, что открываю дорогу к Лате. Но достиг иного. Эти ничтожные восемнадцать дней наделили меня новым знанием, заставили прозреть. Прорвавшись сквозь мрак ненависти и ужаса, я вынырнул на новом плане бытия и обнаружил, что незримая пропасть отделяет меня от любимой. Мы не поняли друг друга в Хастинапуре. Мы боялись говорить об этом сейчас, ибо слова бессильны перекинуть мост через пропасть жизненного опыта. Раньше благодаря искусству воплощения мы легко принимали открытия и прозрения друг друга. Но именно этой способности и лишили нас боги, погасив поток брахмы.
Понимать — для дваждырожденного означало вмещать. Без этого разум отказывался искать истину в словах и внешнем облике людей. Только теперь я понял, насколько слепо и глухо отдельное «я» непробудившегося человека.
Невещественная пелена майи мешала мне приблизиться к подруге, а нежные слова и прикосновения казались пустым ритуалом, доставшимся в наследство от иной жизни. Ее сущность пребывала в оболочке прошлых страданий, открытых без меня истин, не ясных мне угрызений совести и чуждых стремлений.
Время от времени я ловил на себе внимательный, напряженный взгляд апсары. Казалось, она силится понять, что скрывается за моими словами и жестами, но опасается сделать ошибку или испытать боль. Прежняя улыбка больше не озаряла бледное лицо той, кого я привык почитать как воплощение лунной богини. Мои слова, вопросы часто встречали ответное молчание.
Мне начинало казаться, что мы просто мучаем друг друга. Однако воспитание дваждырожденных помогало нам оставаться в строгих рамках, хотя бы внешне не нарушать гармонию друг друга. Мы много медитировали и редко разговаривали.
К исходу второго месяца я почувствовал неодолимое желание побыть подольше в одиночестве, а заодно и пополнить запасы провизии.
— Я должен оставить тебя на некоторое время для того, чтобы спуститься в деревню. Там я достану сыр и лепешки, а, возможно, и что-нибудь более достойное прекрасной гостьи из Хастинапура, — сказал я Лате, — сам я привык довольствоваться малым, но долг главы семьи велит мне позаботиться о тебе.
Утро было солнечным и тихим. Трели птиц возносились торжественным гимном. Я говорил радостно и беззаботно, наслаждаясь одновременно и своим внутренним состоянием, и красотой весеннего мира. Молчание подруги заставило меня опустить взор с неба на ее лицо. Глаза, подобные лотосам, изучали меня с немым укором. Радостно приподнятое настроение, только что изливавшееся из меня на весь мир, испарилось, как влага на раскаленном песке.
— Что ты молчишь? — спросил я.
— Я потеряла смысл вопроса, пытаясь понять, что скрывается за учтивыми словами, — весьма холодно ответила Лата.
— Ничего, кроме искренней заботы о твоем благополучии, — все еще весело проговорил я, но теперь это чувство было показным. Горячий сухой песок поглощал капли радости. — Я не понимаю, что тебе не понравилось в моих словах.
Лата передернула прямыми плечами, словно сбрасывая мои руки:
— А я не понимаю, почему эти два месяца ты связан со мной только долгом и жалостью. Только что ты назвал меня гостьей из Хастинапура, которая к тому же нуждается в особой еде. Апсара не принадлежит никакому городу и нуждается в особых яствах не более, чем ты сам. Все, что ты сказал, способно только унизить меня.
Читать дальше