Елена Лабрус - Элемента.М

- Но откуда вы знаете, что умрете? – не унималась Ева.

- О, я знаю! Между мной и вечностью осталась такая тонкая грань, что я чувствую каждое движение за ней. И она чувствует каждое мое, - она замолчала, потушила окурок и бросила его в небольшую хрустальную пепельницу, - Я хотела, чтобы ты пришла.

- Правда? – удивилась Ева, - Но зачем?

- Я бы сказала не зачем, а почему, - и она положила на стол руки и стала рассматривать кольцо на своем пальце. Ева тоже стала рассматривать это кольцо. Обычное золотое кольцо, небольшое, немного потертое от времени и постоянной носки, с круглым розовым камнем.

- Потому что ты не такая как остальные. И доктор твой не такой. И Виленович не такой. А у меня есть дар чувствовать таких как вы, - она подняла руку с кольцом к самым своим глазам, потом сняла его и подала Еве, - Теперь оно твое, но не одевай пока.

Ева посмотрела на протянутое ей кольцо, зажатое в морщинистой руке покрытой старческими пятнами. Она ни за что не хотела его брать. Она даже открыла рот сказать это, но, бабка, видимо, ждала её возражений.

- Оно принадлежало твоей тетке. За несколько часов до того, как ее убили, она попросила меня тебе его передать, если она тебя не дождётся, - и кольцо легло перед Евой на стол, но Ева испуганно уставилась на пожилую женщину.

- Евдокия Николаевна, вы тоже считаете, что ее убили?

Женщина скривилась, словно что-то резало ей слух.

- Никогда не любила это чужое имя, - как бы невзначай заметила она, - Я даже знаю кто это сделал.

Ева не верила своим ушам.

- Кто? – невольно поежившись под её тяжелым взглядом, Ева готова была услышать всего одну букву в ответ - «Я», но то, что она услышала поразило ее сильнее.

- Моя внучка, - был ее ответ.

Переспрашивать не имело смысла, Ева точно слышала ответ и ее воображение тотчас нарисовало в уме образ худенькой голубоглазой девушки, насыпающей в чашку яд. Это было жестоко и бессмысленно, и Ева сдалась.

- Но за что? – оставив пока за скобками все остальные вопросы спросила она.

- Я не уверена, но, думаю, что нечаянно. Она была так испугана, а потом так подавлена, что на умышленное убийство это было не похоже. Да и не хватило бы ей хладнокровия на умышленное, кишка тонка, как и у деда ее. Даром что ли она на него так похожа, - и бабка презрительно хмыкнула.

- Она что работает здесь? – и Ева судорожно перебирала в памяти местных медсестер и санитарок, стараясь угадать какая же из девушек могла подойти на эту страшную роль.

- Почему работает? Нет, она здесь живет, - и бабка пожала в ответ плечами.

- Но, Евдокия Николаевна, - Ева ничего не понимала, - здесь же только старушки живут.

- Так, а ей по-твоему сколько лет? – улыбнулась хозяйка прокуренной комнаты и снова потянулась за сигаретой.

- Ээээ, - теперь Ева пыталась посчитать сколько ей могло быть лет. Даже если бы каждая из них, и бабка и мать рожали своих дочерей в тридцать лет, то это было бы шестьдесят лет назад, ведь бабке сто двадцать. Но они могли рожать и в более раннем возрасте. Ева поняла свою ошибку. Ее внучке явно было под семьдесят, а может даже и больше, - А как ее зовут?

- Раиска. Раиса Михална. На самом деле. Но сейчас ее кличут Верка. Вера Павловна, - брезгливо сморщилась Купцова.

- Вера Павловна? – Ева мучительно пыталась вспомнить как выглядела всезнающая старушка с похорон, а затем и с поминок тети Зины. Которую она сама и убила! Мир покосился, и Ева со всех сил старалась удержаться и не скатиться в пропасть сумасшествия, - А Вас как зовут?

Бывшая до этого Евдокией Николаевной старушка задумалась.

- У меня было много имен. Но самое первое, которое дала мне мама, было Кэкэчэн, - и она грустно вздохнула и сделала затяжку такую же долгую и тяжелую как ее вздох. Сигарета сгорела почти до фильтра, но старушка даже не закашлялась, - Это плохое имя, на моем родном языке оно означает «Рабыня», но его задачей было отпугнуть злых духов, ввести их в заблуждение. Слишком уж часто с приходом русских стали умирать дети в нашем селении. Я выжила, значит, со своей задачей оно справилось. Ни отчеств, ни фамилий у нас не было. Правда, когда мне было уже два года, в 1897 году была первая Всероссийская перепись населения и меня записали по отцу Елагина.

Ева уставилась на свою собеседницу, пытаясь представить тот невозможно далекий 19 век, в котором она родилась, но старуха растолковала ее взгляд по-своему:

- Пытаешься разглядеть во мне черты того народа, что дал мне и имя, и жизнь? – Ева не нашлась что ответить, и старушка продолжила, - Не пытайся. Хоть и была похожа на нанайку моя бабка и была похожа на нанайку моя мать, но русскими были и мой отец, и мой дед. Странно переплелись во мне их гены и родилась я и голубоглазой, и желтоволосой, как говорили у нас в селении про всех русских. Хотя я была скорее светло-русой. Еще говорили, что с рождения я воняла мылом, салом и углем, а также потом и навозом, который сопровождал всех русских. Меня хотели даже назвать хонггору пуни – запах вонючий, но бабка не позволила. А бабка моя была в нашем селении шаманкой. Сильной шаманкой, уважали ее и боялись люди. И хоть внешность свою я наследовала от отца, но дар шаманский от бабки.