Гай Хейли - Фарос

Обердей задумчиво расстегнул форму. Он так долго переживал, пройдет ли рекрутинговые испытания; теперь же, когда страх неудачи ослаб, он чувствовал странное спокойствие и только злился на себя из-за формы. Ее состояние Арк назвал бы позорным. Ничего нового не произошло, но Обердей впервые готов был согласиться с сержантом. Ему следовало проявить больше усердия.

Его мысли грубо прервали ударом в бок. Обхватив Обердея поперек груди, неизвестный противник повалил его на пол.

Обердей извернулся на спину, уперся ногами в грудь врага и резко выпрямил их, отбросив того в ряд шкафов. По пустой оружейной разнесся гулкий грохот.

Нападавший оказался Тебекаем, братом Обердея по отделению. Он лежал на полу, попеременно смеясь, как ребенок, и задыхаясь от удара. Он был жилистым мальчиком с периферии Пятисот миров, имел множество странных привычек и такую молочно-белую кожу, что та, казалось, светилась изнутри. Он часто смеялся, иногда раздражал и никогда не затыкался.

Он также был лучшим другом Обердея.

— Хуже тебе от шести недель в апотекарионе не стало! — выдохнул Тебекай. Он поморщился и потер плечо. — Больно было.

Обердей попытался нахмуриться, но после недолгой внутренней борьбы расплылся в улыбке:

— Тебекай.

— Я слышал, тебе разрешили вернуться к нам.

— Правильно слышал.

Они встали и по воинскому обычаю пожали друг другу предплечья, после чего Тебекай дернул Обердея на себя и обнял.

— Яйца Конора, ты меня так напугал! Я уж решил, что с тобой всё.

— Я в порядке, — ответил Обердей. Он не хотел признаваться, что боялся того же, и слегка отодвинул друга в сторону. — Правда. Не надо так нервничать. Я вернулся, и больше не о чем говорить.

Тебекай потер шею сзади.

— Я не нервничаю. Без тебя все шло наперекосяк. Толомаха рвало ночами напролет — гормоны никак не улегались. А меня три раза ставили в пару с Солоном. Три раза! Ты хоть представляешь, какой он унылый? «Э-э-э… мм… двадцать градусов вправо, немного вверх», — произнес он, передразнивая разведчика. — Большего от него за весь день не вытащишь. Он такой зануда.

— Бесконечная болтовня — еще не признак хорошего человека, Тебекай. То, что он молчит, ничего не значит.

— Как скажешь. Что с тебя взять? Ты никогда не был таким живчиком, как я, — показал он на грудь большим пальцем. Поблекшие шрамы от аутентических операций пересекали бледную кожу серебряными полосами. — Где-то тебя грызет червячок уныния.

— Не грызет. Просто я отношусь ко всему более серьезно. Я хочу быть достойным чести служить в Тринадцатом. А ты нет?

— «Я хочу быть достойным чести», — передразнил Тебекай. — Не надо быть унылым, чтоб стать Ультрамарином! — Он захватил голову друга в замок и взъерошил короткие волосы, не обращая внимания на то, что Обердей был выше и сильнее. — Унылый!

Обердей схватил его за запястье и попытался отвести руку. Рассмеявшись, Тебекай вступил с ним в шутливую борьбу.

— Все, хватит! — заявил Обердей, высвобождаясь, но к тому моменту он и сам тихо смеялся. — Полегче, меня только вчера из апотекариона выпустили.

— Заметно, — ответил Тебекай, кивая на свежие раны, видневшиеся между планками расстегнутой рубашки. — Сурово там с тобой обращались. И что они сделали с твоим лицом?

— Я был на тренировочной палубе.

— С кем сражался?

Обердей не ответил, достал форму и стал одеваться.

— Что у нас сегодня?

— Гипномат. Обслуживание и пилотирование транспорта пятого уровня. Шесть часов, потом два часа выравнивания химического баланса, потом разборка оружия, потом четыре часа истории легиона. Скучно. В отличный день ты вернулся.

— Главное, что вернулся.

— Это точно.

Тебекай хлопнул его по спине и посерьезнел:

— Я рад. Хочу, чтобы ты знал.

— Я тоже рад. Сидеть там без дела целыми днями было очень скучно.

— Уныло, — шутливо сказал Тебекай.

— Да. Точно.

Обердей пытался изобразить ради друга веселость, и, по правде говоря, это было притворством лишь отчасти. Но, хотя дух его окреп, пережитое в Фаросе продолжало тревожить.

Их ждало что-то ужасное.

Эсминец «Нравственность» мчался сквозь срединную область Сотинской системы. Он был небольшим кораблем полуторакилометровой длины и, как следовало ожидать от судна таких размеров, не обладал значительной огневой мощью. Правобортная и левобортная орудийные батареи состояли из пяти пушечных турелей каждая, а на расширенном носу был установлен скромный комплект торпедных аппаратов. Любому крейсеру хватило бы одного прямого попадания, чтобы разнести «Нравственность» на атомы, но недостаток силы она успешно возмещала быстротой. Капитан Геллий любил сравнивать ее с рапирой, тогда как большие корабли были для него тяжелыми топорами. Сейчас требовалась вся его скорость.