Елизавета Дворецкая: Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем

– Зато торговать через Дон с другими землями южными можно, – заметил Вышень, нынешний глава одной из младших ветвей Ратиславичей. Он был довольно ловок в торговых делах и неоднократно ездил по поручению Вершины продавать излишки дани. – Наши меха на Дон возить, на Волгу и за Хвалынское море – лучше ничего не придумаешь.

– Да и там хазары пошлины дерут, дальше Дона ведь не пускают. – Богомер махнул рукой: – Ну его, Дон этот. Тут Годила правильно говорит. Не нужны нам степи донские, а коли князю Святке нужны, пусть сам воюет.

– Так ведь он без войска и хлеба не даст, – напомнил Дерюга, глава рода Коростеличей, жившего в ближайшем соседстве. Он тоже прибежал в Ратиславль предупредить о вятичах и успел сразу после них, с самым небольшим опозданием.

– Обойдемся! – Богомер махнул рукой. – Всего-то ничего потерпеть осталось.

– Сплюнь! – перепугался Немига и торопливо постучал по деревянной лавке. – Хвали хлеб в закромах! До жатвы еще вон сколько – мало ли что!

– У тебя, старейшина, еще есть чем терпеть, – обиженно заметил Дерюга. – А мы чуть ли не с новогодья кору да белокрылку едим. Вот не присудил ты нам, княже, тогда Кривой лужок в зарод…

– Да что вам с того лужка, там коровы все траву выели, не взойдет там ничего! – опять принялся утешать его Годила.

– По се поры не померли, стало быть, до жатвы доживете, – отрезал Богомер. – Или ты, дед, воевать хочешь? Внуки лишние есть?

Дерюга обиженно отвернулся – воевать он не хотел, и возразить ему было нечего.

– Ладно, подумаем еще, – решил князь. – А то сами передеретесь, куда там хазарам! Да смотрите, гостя не злите мне пока. Чтобы он и сам не злился, и батьку своего, если что, успокоил. Надо ведь еще и о том помнить – а ну как князь Святко от хазар отобьется, а зимой на нас пойдет?

– До зимы приготовимся, – веско пообещал Богомер, который и сам уже об этом подумал. – Сперва решить надо, что со смолянами делать. А с вятичами разберемся как-нибудь.

Князь Вершина распустил родичей, люди разошлись из братчины по своим делам, а Лютомер с бойниками отправился восвояси. Парни возбужденно обсуждали новости – в случае той или иной войны именно им предстоит идти в бой в первых рядах.

Возле самого Ратиславля они встретили Галицу, которая только теперь возвращалась из леса. Она улыбнулась Лютомеру, но он, к ее тайной досаде, ничего не заметил. Да и с какой радости он, старший сын и наследник князя, будет замечать улыбки какой-то вдовы-холопки из домашней челяди Вершины? С тем же успехом ему могла бы улыбаться какая-нибудь коза.

В Варге Лютомер собирался первым делом рассказать обо всем сестре, но дома ее не нашел.

– Приходила, уж как вы ушли, Немигина дочь, – доложил Хортогость. – Наша с ней и убежала. Да тут они где-нибудь, на бережку. Покличьте, или я вон Гуляйку пошлю. Далеко-то не уйдут.

– Я сам найду. – Лютомер кивнул.

Куда могла пойти его сестра, он очень хорошо представлял. А не знал бы – нашел бы по следу. Даже в обычном человеческом облике сын Велеса сохранял многие звериные качества – быстроту, осторожность, неутомимость, тонкий слух и острый нюх. А уж свою родную сестру, с которой они сжились за последние шесть лет ближе некуда, он нашел бы даже в чужом лесу, не то что в своем, где хоть с каждым деревом здоровайся.

Когда утром явилась Галица, Лютава еще только встала и расчесывала волосы, поэтому даже не успела толком понять, что случилось и куда вдруг сорвался брат вместе со всей дружиной. Правда, Хортогость пересказал ей речи Галицы, но Лютава все равно недоумевала и очень обрадовалась, когда в дверь опять постучали. Притом постучали именно к ней – она жила отдельно от всех, в маленькой полуземлянке на самом краю поляны. Выскочив наружу, Лютава увидела Далянку.

Отец Далянки был главой Мешковичей – одного из многочисленных и богатых родов, жившего неподалеку от Ратиславля. Его род по старой памяти считался голядским, но еще лет сто назад они научились у пришельцев-славян ковать железные наральники и распахивать пашню. Благодаря многочисленным бракам с кривичами они и между собой стали говорить по-славянски, и из всех Мешковичей голядскую речь помнила теперь только старая бабка Шваруса. Бабка же дала внучке имя Дайле, которое соседи и родичи быстро переделали в Далянку. Девушка словно взяла все лучшее, что могли ей дать оба народа: высокие скулы подчеркивали прелесть больших темно-голубых глаз, а золотистые волосы обрисовывали продолговатое лицо мягким сиянием. Нрава Далянка была покладистого и приветливого, со всеми дружила и ничуть не гордилась своей красотой.