Александр Бушков - Печать скорби

Более всего это напоминало…

Да ничего это не напоминало, черт возьми!

Окружающее не только не было похоже на Поток, в который Сварог сверзился, переступив порог часовни Атуана в Латеране; окружающее не только ничего общего не имело с переплетением красных и синих линий, куда Сварог угодил, отнюдь не добровольно, следуя маршрутом Земля – Талар… Это вообще ни на что не было похоже. Красные и синие линии были именно красными и синими линиями, пламя в кратере, пусть и не отбрасывающее тени, было именно пламенем; даже мириады блестящих кружащихся точек в Потоке Сварог мог смело окрестить «блестящими кружащимися точками».

Но здесь…

Вокруг не было ни бесплотной пустоты, ни кромешной темноты; не было и слепящего света, разверзшейся перед ним бездны или, скажем, сдавливающего со всех сторон каменного мешка. Напротив: вокруг было много чего интересного! Было полно клубящихся цветов, каких-то переливающихся фигур, смутных теней, но…

Но дело все в том, что в человеческом языке не имеется названий для таких цветов, нет определений для подобных форм – или хотя бы для внятных ассоциаций с ними. Да, еще окружающее полнилось звуками, запахами, осязательными и вкусовыми ощущениями, но, опять же, передать их словами невозможно. Как бы это объяснить понятнее…

Ну, а вот вы, например, как объясните слепому от рождения человеку, что такое закат солнца над морем? «Горизонт залит красным свечением, а по краям оно желтеет, а еще дальше становится бирюзовым, и облака, окружающие багровый шар, который погружается в сияющую киноварь, подсвечены снизу лазурью, так что красота вокруг неописуемая!» Из всего этого бедняга поймет только несколько слов, среди которых «края», «шар» и «снизу». Или как рассказать глухому, что такое «Кампанелла» Паганини?

Можно, конечно, прибегнуть к иносказаниям, и Сварогу вдруг припомнился старинный анекдот, когда один грузин, побывавший в Москве, в родной горной деревушке делится впечатлениями с другим грузином: «Слюшай, я там, в Москве, такую штуку видел! Телевизор называется!» «Вах, эта что такое?» – спрашивает другой. «Ну, как тэбе объяснить… – говорит первый. – Вот ты апельсин знаешь?» – «Ай, канешно, знаю! Сам продаю!» – «Так вот: ничего общего!»

Очень похоже, но все это, увы, примеры из человеческой жизни. А здесь, в том пространстве, где оказался Сварог, человеческого точно не было ничего. Абсолютно, совершенно и безнадежно ничего. Даже инопланетным это буйство красок, запахов, звуков, вызывавших десятки ощущений, о которых человек вообще не имеет ни малейшего представления, не являлось, не принадлежало тем космосам (пространствам, измерениям, мирам – называйте, как хотите), которые Сварог изволил посетить. Мельтешащий вокруг калейдоскоп был создан силой, настолько далекой не только от Земли и Талара, но и вообще от представлений о привычных законах Природы, что даже не казался чужим. Он не казался другим. Не казался миром, порожденьем Вселенной. И калейдоскопом он тоже не казался. Он вообще не казался.

Он просто был.

И человек по имени Сварог в нем не мог очутиться. Физически не мог.

Однако же Сварог тут был, висел в полном сознании, в собственном теле, сложенном в позу эмбриона, посреди этой какофонии, давящей на все органы чувств, но не мог пошевелиться или сделать хоть малюсенький вздох.

И почему-то не было страшно. Совсем. Как тому самому эмбриону. Но и интересно не было – ни капельки. Да, он полностью ощущал себя, свое тело, хоть и пронизываемое насквозь красками, запахами и звуками (однако ни малейшего вреда телу не причиняющими), думал собственные мысли, понимал, кто он есть и что предшествовало его попаданию «сюда – не знаю, куда». Но страха не было. Хоть он и не дышал. Да и вообще никаких эмоций не было: проявиться им не давали нереальные цвета, непередаваемые звуки, несуществующие запахи… и прочие «не». Сварога не крутило, не болтало, не трясло. Он висел себе преспокойненько – а вокруг неистовствовали инородные, инобытные раздражители чувств: зрения, слуха, осязания, обоняния… и всех тех чувств, о которых Сварог и не подозревал. Ему просто было хреново, паршиво, неуютно и… И не пристало, в общем, ему тут находиться. В месте, где ему нет вообще никакого места.