Ник Ким - Легенды Космодесанта

Клыки его зачесались, когда машины затормозили за изгородью.

Нет. Моторы звучали слишком чисто, слишком ровно.

Это действительно был враг. Но не зеленокожие.

Я отхожу от церкви. В руке моей сломанный боевой топор.

Их двадцать. Они одновременно поднимают болтеры. Синхронность их движений, пусть и не столь отточенная, как у Астартес, впечатляет. Сестры из ордена Серебряного Покрова. Серебряные корпуса их танков и серебристые доспехи окрасились в мерцающий красновато-оранжевый цвет пламени — того самого огня, который должен был скрыть наши грехи.

Двадцать стволов направлены на меня.

Жажда исчезает. Желание отведать крови медленно отпускает. Я уже могу его контролировать.

— Мы были на Высоте Гая, — выкрикивает старшая из сестер.

Их глаза щурятся на свет пламени за моей спиной.

Я остаюсь неподвижным. Я просто отвечаю:

— Я знаю.

— Мы обратились в инквизицию с прошением об уничтожении твоего ордена, Расчленитель.

— Я знаю.

— И это все, что ты можешь сказать в свою защиту, еретик? После того как перебил отряд нашей сестры Амалии Д'Ворьен? После того как истребил целую деревню?

— Вы пришли, чтобы свершить правосудие, — отвечаю я. — Так сделайте это.

— Мы пришли, чтобы защитить эту колонию от твоего мерзостного святотатства!

Они все еще боятся меня. Даже теперь, когда я стою один против многих и в руке моей лишь сломанный топор, они меня боятся.

Я оглядываюсь через плечо, туда, где догорает наследие Ярла. Языки янтарного пламени вырываются из пожарища. Похоронный костер моего брата и свидетельство того, чем все мы стали. Памятник нашему падению.

На Кретации мы сжигаем мертвецов. Так много моих соотечественников погибает от яда, звериных клыков и становится жертвами гигантских хищных ящеров, что умереть и быть сожженным — честь для нас. Знак того, что тебя не забрали джунгли.

Этого не должно было произойти. Ни здесь, ни на Высоте Гая.

Двадцать болтеров открывают огонь, прежде чем я успеваю обернуться.

Я не слышу выстрелов. Я не чувствую острой, мучительной боли, предвещающей смерть.

Все, что я слышу, — это рев короля-ящера с Кретации, ярость, закипающую в его рептильной глотке, когда он ступает сквозь джунгли моего родного мира. Карнозавр, огромный, закованный в черную чешую, криком бросает вызов ясным, чистым небесам.

Он охотится на меня. Он охотится на меня в эту самую секунду, как охотился долгие годы, с первого дня моей второй жизни.

Я протягиваю руку к копью, и…

Завьен прижимает оружие к груди.

— Это сама смерть, — шепчет он своим соплеменникам, притаившимся в зарослях рядом с ним.

Язык Кретации прост и примитивен — немногим больше, чем рудименты настоящего языка.

— Король-ящер — это сама смерть. Он пришел за нами.

Карнозавр делает еще один неторопливый шаг. Трясется земля. Зверь дышит коротко и отрывисто: рот широко распахнут, челюсть отвисла, обонятельные рецепторы выискивают новые запахи. В пасти подрагивает серый язык размером со взрослого человека.

Копье, которое Завьен твердо сжимает в руке, он сделал сам. Длинное древко из темной древесины и наконечник, закаленный на огне. Уже третий год — с его десятой зимы — Завьен ходит на охоту с этим копьем, добывая пропитание для племени.

Но сегодня он охотится не для племени. Сегодня, под жарким полуденным солнцем, обжигающим спины его товарищей, он охотится потому, что в джунгли пришли боги. Потому, что они наблюдают. Племя не раз видело богов в доспехах из красного металла и черного камня. Боги всегда оставались в тени, наблюдая за отрядами охотников, преследующими добычу.

Если охотник хочет поселиться в раю среди звезд, он должен хорошо охотиться в тот день, когда боги приходят в джунгли.

Завьен завороженно смотрит на гигантского короля-ящера, не в силах отвести взгляд от красных слезящихся глаз с вертикальными зрачками.

Он поудобнее перехватывает сделанное им копье.

Взмолившись о том, чтобы боги стали свидетелями его храбрости, он с пронзительным криком бросает копье.

Расчленитель рухнул на окровавленную землю, лицом в пыль.

— Прекратите огонь, — мягко сказала старшая сестра Мерсия Астаран.

Ее сестры немедленно повиновались.

— Но он еще жив, — заметила одна из них.

Это было верно. Мучительно медленно, вытянув одну дрожащую руку, воин полз по грязи. За ним оставался темный след крови и деталей разваливающегося на части доспеха.