Сергей Кочнев - Осколок

Проехав, разглядели как следует, что сидел батька и вправду на золотом, или позолоченном, кто его разберёт, троне. Вокруг него очищенное место, дугой костры разложены, и на них в котелках или на вертелах что-то готовится, шкворчит и так вкусно пахнет, что у Васятки живот подвело, с утра ведь не жравши. Тут же девицы какие-то под гармошку пляшут, охрана, видимо, с винтарями по бокам батьки стоит, в ладоши хлопает, веселится, девиц подзуживает, а батька невесел, хмуро сквозь прищур на подъехавших смотрит. Потом рукой махнул: тихо, мол! Тут же девицы куда-то провалились, и гармошка смолкла.

С первых слов его понятно стало, что ласковой встречи не получиться.

– Если брешешь – это он сразу к Михайло обратился, – засеку шомполами! Видишь колоду? Это плаха моя, для брехунов.

Охрана коротко хохотнула, и тут же осеклась под тяжёлым взором батьки.

Буквально в десяти шагах от себя Михайло, похолодев внутри, увидел огромную колоду, в которую по бокам были ввинчены четыре пары железных скоб. Колода была метра три длиной и, пожалуй, в два обхвата и вся сплошь почерневшая от запёкшейся крови. Вокруг колоды крови незаметно, понятно, что недавно приволокли и на месте утвердили.

– Рассказывай, что видел.

– Да я не бачил, – Михайло уже и не рад был, что затеял всё это, – Вот, сынку мой, Васятка, он усих бачил и усё запомнил, да в лицо показать может.

– Иди сюда, хлопчик, – Махно чуть сдвинулся на троне, освободив толику пространства, – Садись, рассказывай. Да не боись дядьку, дядька добрый, дядька справедливый. Если мои хлопцы твою мамку обидели и имущество попортили, дядька их накажет. Только ты должен всю правду рассказать.

– А я и не боюсь, я такую шашку, как у тебя, у тятьки даже из ножен доставал, – Васятка доверчиво присел рядом с Махно и немножко поёрзал, устраиваясь поудобнее, – Ты, дядечка, только обязательно накажи иродов, смотри, как они мамку мою ногами отделали…

И Васятка всё-всё рассказал Махно.

Васятка даже устал смотреть, а Махно не то чтобы повеселел, нет, задорный стал какой-то.

– А вот что щас будет!? Ух, что щас будет?! – ткнул он раза два, как бы в шутку, Михайло в бок, – Шо, готовим колоду?

Холодный пот пролился по спине, аж в озноб бросило. Хоть и не был Михайло робкого десятка, но зазря на плахе под шомполами помирать – я вам доложу, удовольствие сомнительное.

И тут подлетает к Махно тот самый высокий в кожанке и с ходу: «Обоз бы проверить надо, батька».

Вот в обозе, в копне голубчиков и накрыли. Как ширнули в копну вилами, они, зайчики, и повыскакивали с воем, все трое.

Когда под первыми ударами шомполов кожа на спинах лопнула и фонтаном брызг во все стороны полетела кровь, когда раздался человечий предсмертный лютый визг, Михайло побелел лицом и крепко-крепко сжал кулаки, а Матрёна прятала Васяткину голову в подол юбки, чтобы не смотрел. А Васятке было жутко до дрожи и до дрожи интересно.

Остановив экзекуцию, Махно приказал бабу и хлопца домой отправить, а Михайле сказал: «Смотри, до конца смотри. Потом всем расскажешь, как батька Махно карает бандитов».

Васятка с маманькой на телеге, в которую положили похищенный и найденный патефон с Шаляпиным, правда уже треснувшим, и чудом несъеденную половину туши борова, отправились домой. Васятка вожжами орудовал, он уже давно отцу помогал по хозяйству и с телегой управлялся, как взрослый.

Михайло с трудом пришёл домой поздно, под вечер, пьяный в хлам и совершенно седой.

Лежал Василий раздетый до гола на полу у раскалённой печки-буржуйки, почти касаясь её боком.

За грязным столом потягивал обжигающий чифирь из консервной банки молоденький сержант, конвойный. Его ещё трясло от пережитого, и он иногда громко икал, чем тревожил спящих на топчанах дорожников.