Михаил Кириллов - Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.

Занятия по марксизму-ленинизму я любил. Здесь приветствовались дискуссии. Было не просто, но интересно вчитываться в работы Ленина. Не любил я только ведения конспектов. Иногда их наличие и прилежность ценились выше, чем знание.

Преподаватели были разными. Некоторые запомнились своей убежденностью и принципиальностью. Такими были профессора Рождественский и Курбатов. Рождественский внешне был очень похож на Суворова. Холерик, спорщик в наступательной манере, даже хохолок на его голове выдавал это сходство. Курбатов, иллюстрируя как-то в споре непримиримость капиталистической и социалистической систем, сталкивал свои кулаки. А кулаки у него были огромные. Это убеждало.

Кафедра ОТМС утомляла своей секретностью и обилием огромных таблиц. Конечно, навыки работы с секретной литературой и ведения секретных тетрадей были необходимы в воспитании командирских качеств. Но любовью это не пользовалось. Вместе с тем, кафедра запомнилась тем, что представляла собой целое созвездие крупных организаторов медицинской службы, знающих организацию её армейского и фронтового звеньев по личному опыту. Все профессора и преподаватели были фронтовиками. Среди них: генералы и полковники м/с Георгиевский, Григорьев, Иванов, Капустин. Только 5 лет прошло с момента окончания войны, опыт был огромен и требовал обобщения.

По кафедре организовывалось дежурство. Дежурный располагался у входа и должен был проверять пропуска. Все входящие такие пропуска предъявляли. Однажды в мое дежурство по лестнице от входной двери на кафедру стал медленно подниматься уже очень немолодой генерал Григорьев. Его все узнавали по густым черным бровям (позже такие мы видели только у Леонида Ильича Брежнева). Когда он поравнялся со мной, я, поприветствовав его, вежливо попросил предъявить пропуск или удостоверение личности. Он внимательно посмотрел на меня и, сдвинув брови, сказал, что сейчас покажет, и прошествовал на кафедру. Действительно, минут через 10 он вышел и показал мне удостоверение личности, заверенное министром обороны. А что было делать? Если бы я не спросил его, мог бы получить выговор. А так – все было по инструкции. Хотя его брови значили больше подписи министра.

Объявили о подписке на 35-ти-томное издание «Опыта Советской медицины в Великой Отечсственной войне 1941–1945 гг.». Издание осуществлялось на меловой бумаге, с цветными иллюстрациями, по распоряжению Совета народных комиссаров СССР, подписанному самим И.В.Сталиным. Издание для того времени было просто шикарное. Я подписался, хотя не вполне представлял себе, для чего это мне нужно. И хотя в последующие годы выкупил не все тома, не пожалел об этом. Они и сейчас со мной, несмотря на то, что за всю мою офицерскую жизнь жить пришлось на 14 квартирах. Есть среди томов и 29-й, «Болезни у раненых», под редакцией проф. Н.С.Молчанова, в последующем моего учителя.

В пригороде Ленинграда – в поселке Ольгино – жила моя родная сестра по отцу Оля. У нее была трудная судьба. Я уже писал об этом в книге «Мальчики войны». Блокадница. Мы не виделись с 1946 года. Я съездил к ней. Она жила в маленькой комнате, и у нее была уже годовалая дочка – Леночка. Муж ее бросил. Как жить? Нужно же было работать. Ребенка оставляла у соседей. Устроилась кондуктором в трамвайном парке. Денег нехватало. Раз в месяц она приезжала, и мы встречались. Делился с ней своей зарплатой.

К весне стало известно, что отца переводят из Евпатории в Ленинград на должность Ученого секретаря Военно-исторического музея артиллерии МО СССР. Должны были вернуться все, в том числе Саша, Володя и Люся.

Экзамены за 4-й семестр были сданы успешно.

В июне поездом из Симферополя вся наша семья прибыла в Ленинград. Все, кроме отца и мамы, оказались здесь впервые.

Поселились на маленькой улице Воскова, на Петроградской стороне, рядом с ул. Кропоткина, где жила семья Алексеевых, знакомая отцу еще с 20-х годов. До этого я у них бывал.

По приезде, разместив свои вещи, пошли в гости к Алексеевым. Это была учительская семья. В единственной, 16-тиметровой, комнате жили и старая учительница, уже на пенсии, Елизавета Михайловна, которая в 20-е годы работала под руководством Н.К.Крупской по созданию детских коммун, и Мария Сергеевна, учитель младших классов, 48-ми лет, которая вынуждена была лежать, прикованная к койке после операции на спинном мозге, и ее дочь Мариичка, закончившая десятилетку. Мария Сергеевна давала уроки на дому. Жили скромно, но в холодильнике у них всегда хранились банки с консервами. На черный день. Это был блокадный синдром, свойственный всем пережившим голод. До войны у них была квартира на Кировском проспекте, но их дом разбомбили немцы. Мария Сергеевна в 20-30-е годы дружила с нашей родной мамой, училась с ней в одной группе в Герценовском педагогическом институте, очень переживала ее смерть в 1946-м году. Когда-то именно в этой семье и познакомились мои родители.