Владимир Серебряков: С другой стороны

—…Я одним ударом раскроил его от плеча до пояса, так что смазка брызнула, но робзбойники не устрашились, и…

Разряд.

Темнота. Тишина.

Скафандр перезагружался постепенно, посистемно. Изображение на визоре пропало на секунды, вернулась в оптическом диапазоне. На мгновение Данилу открылась заново жуткая красота окружающего мира.

Тысячи оттенков черного, бурого, металлически-серого. В глиняном небе плыли асфальтовые тучи, рассыпаясь непрерывными каскадами молний, озарявших пейзаж ярче невидимого солнца. Ветви из черненого хрома раскачивались на магнитном ветру. Лиловые радуги играли на кляксах разлитой смазки, и желтели наросты ферроцена у высыхающих бензиновых луж.

По мере того как подгружались маскирующие алгоритмы, мир терял причудливое величие. В чужой монастырь не лезут со своим взглядом — местные жители воспринимали мир, по большей части, эхолокацией в непрестанном громе разрядов, и трудно было преобразовать их не-зрение в формы, ясные для землянина. Ограничиваться оптикой не позволяли условности контакта: то, что аборигенам казалось очевидным, в зрительном диапазоне могло не существовать вовсе.

Последним заработал, отойдя после электромагнитного удара, переводчик.

— …И я гнал их в одиночку до самой Медной горы, хвала Всепрограммисту! Ха, славная была драка!

Барон от избытка чувств стукнул кибаргамака по крупу передней левой ногой. Скакун благородной булатной масти даже антенной не повел: выучка у него была под стать могучим электрыцарским дестройе, но в отличие от тех баронский трактор мог не только нести на себе закованного в изолирующую броню воина, но и мчаться, если нужно, с невиданной быстротой — качество крайне полезное для его хозяина, сделавшего себе карьеру капитана ландскнехтов как громкими победами, так и своевременными отступлениями.

— Да ты никак не слушал меня, бледнотик!

— Прошу прощения у благородного, — заученной фразой ответил Данил. — Меня оглушило молнией.

— Вот нелепое создание! — скрежетнул рехнриттер, размахивая свободной рукой и презрительно подергивая задними конечностями. — Если бы не объявленная тобой награда, никогда бы не взялся я… хм… совершить героический подвиг, избавив мироздание от злокозненного графа Дракула. Хотя, конечно, взялся бы, ибо достойно рыцаря изничтожать эксротаторов, имя и титул свои позорящих, низкопуляторов, сажекопов… — Барон понемногу распалялся; еще немного — и ему удалось бы убедить себя, что идея разбить дружину пресловутого графа, самого Дракула зарезать, а владения его вместе с титулом — присвоить, пришла ему в железную башку совершенно самостоятельно, из высших соображений феодальной морали, а не была туда вколочена при помощи крупной суммы денег. Конечно, бОльшая часть аванса утекла по карманам срочно нанятых солдат: собственной банды ландскнехтов барону Ферроплексу для выполнения поставленной задачи определенно недоставало.

Рядом снова ударила молния, избавив Данила от необходимости выслушивать поток вычурных ругательств.

— …По указке существа интернально склизкого, хлюпоумного и дисферричного! — закончил барон. — Слышал ли ты меня, бледнотик?

— Слышал. — Данил чуть было не кивнул молча, но спохватился. Мимику обитателям Станислава заменяла в основном жестикуляция обоими парами ног, дополненная непроизвольным радиописком.

— Это хорошо, — заключил барон. — Постыдно было бы мне повторяться ради создания, от всякого разряда в обморок падающего, будто из банки лейденской без меры хлебнув!

Землянин промолчал. Его не оставляло чувство, будто он чего-то не понимает в происходящем.

Отчасти виноваты были переводчики. Семантическую базу для них составляла та самая экспедиция от Неоафинского университета, которую Данил прибыл спасать. Квестор пытался за время прыжка на Станислав ознакомиться вначале с отчетами экспедиции, потом — с основными работами «новой гуманитарной школы», необходимыми для того, чтобы понимать отчеты экспедиции, и пришел к выводу, что приверженцев новой гуманитарной школы вообще нельзя выпускать за ограду университета. Объем данных о том, что в глазах ганзейского купца и составляло основную ценность планеты Станислав — биохимии, биологии и в особенности технологий, разработанных обитателями уникального мира, — был ничтожен, зато о литературе и фольклоре аборигенов Данил узнал гораздо больше, чем ему хотелось бы, и все равно не мог отбросить смутного ощущения неправильности. Переводы, которые предлагала ему семантическая база, были выразительны, многозначны, даже поэтичны местами, но квестор уже не первый день подозревал, что к сути происходящего они имеют отношение крайне отдаленное.