Александр Студницын - Алая завеса

Слава заходил иногда вечером, порывался гулять со мной и следить, как на меня станут нападать духи, но прогулки отменялись. Зато удавалось удержать гостя в квартире на вечер и в его присутствии спокойно описывать события последних суток, а чтобы коллега не скучал, делать это вслух. Работа бы двигалась медленно, но я сочинял схематичными набросками, не заботясь об эстетике и планируя позже всё отредактировать и привести в порядок. Гулять по городу со Славой так и не захотелось отправиться. Не было никакого желания, а силы бороться с паникой обрелись. Рука в гипсе сделала своего обладателя неповоротливым, но постепенно я привыкал к ней как к нелепому полумистическому существу, которое растил под сердцем, и думалось, что оно составляет компанию не хуже человека в периоды мрака. Впрочем, фиксирующая повязка надоела быстро, и кисть не особо мучила меня, удерживаемая одной медицинской бронёй. Однако её чужеродность ощущалась как спасение.

Полные сладостного и почти совершенно забытого уединения ночи удалось провести дома, убивая страхи и бессонницу чтением когда-то купленной, но брошенной литературы под аккомпанемент простуды. Мысль билась о чужую и притуплялась. Хорошо, что всё пролистанное мной в тёмную пору содержало глубокие идеи и пищу для ума, и это препятствовало воскресению прежних страхов, правда, совершенно не запоминалось. Хотя, возможно, просто прошёл шок, преследовавший после госпитализации, и с бессонницей удавалось бороться. Нарастающая занятость в университете уже привела к тому, что гулять в часы мрака, отсыпаясь днём в библиотеке, стало трудно. И в итоге, забываясь до изнеможения работой, я смог снова обрести покой и образ жизни среднего человека. Конечно, изначально подобное давалось тяжело. Первые дни, проведённые за чтением «Критики чистого разума» Шопенгауэра, я сам удивлялся своей откуда-то взявшейся силе воли и болезненному, томному спокойствию. Единственное, что ещё подбадривало, так это благодарность женщине-часовщику, заставившей по-другому взглянуть на вещи. И музыка её невидимых рук сокрушала версию про банальный шок. Торт и конфеты следовало купить и отнести в Промокший дом в качестве знака внимания, как только мне удастся подготовиться к подобному визиту. Достижения первых дней в собственной квартире поражали.

Тем не менее для полноты картины стоит отметить, что пусть власть первого симптома, остававшегося после выписки, в результате всех коллизий ослабла, я всё равно постоянно был на грани отчаяния и рвался на Лесную улицу проверить, не появилась ли там Анна. Лишь благоразумие и подхваченная простуда мешали выйти за дверь. Правда, смутно ещё верилось, что Денис найдёт меня, но даже ближайшие недели не открыли его тайн. Даже того, был ли друг знаком с Людмилой.

Вместо долгожданного появления сводного брата отголоском событий знакомства с часовщиками проявилась одна неприятная история. Пришлось испытать очень сильный страх за пораненную руку в ночь спасения благодаря Алексею Максимовичу и Людмиле. Зато благодаря этой пугающей истории я понял, что к гипсу можно привыкнуть, когда он покрывает только кисть. Нижеописанный инцидент подарил раненому смелости в отношениях с внешним миром и при повреждённом пальце. Чувство беспомощности и несвободы перестало сопровождать мысли о переломе. В некотором смысле и с простудой стало проще, когда адреналин вытравил из тела её отголоски.

О лёгком недомогании и слабости часто думалось в начале следующей недели, утром примерно в те же часы, когда уже по пути на работу в своём районе странная сцена привлекла меня. Фоновым шумом в голове порой вертелись мысли о каких-то беспорядках в центре столицы и митингах, о них шептали где-то услышанные вчера от студентов обрывки разговоров, но здесь подобная обстановка совершенно не отзывалась. Ничто не предвещало беды, и по улицам скользила безрадостная тишина, как вдруг — крики, топот и бегство во дворы. Тревожимый смутным порывом, я кинулся за прохожими. Далеко никто не последовал, но меня повело вглубь двора, подчёркнутого овалом арки и атмосферой засаленной заброшенности. Голоса подростков, летящие оттуда, не внушали страха… Резко — картина: драка среди молодых посетителей утренних улиц, класс девятый по возрасту, если навскидку, может, постарше. Кто-то из них наотмашь, явно желая покалечить, бил неизвестного паренька аналогичного возраста. На это радостно, затаив дыхание, смотрела группа мальчиков и девочек, возможно, одноклассников, одежда коих пестрела значками и заклёпками. Лицо одной наблюдательницы поражало. Сладкая нежность и истома заволокли чуть прикрытые веки. Недетская, зрелая красота, овевала их. Черты сильно походили на красоту Анны… девочка представляла собой будто бы её детскую копию с другим цветом волос… Меня пугала и завораживала эта школьница.