Анатолий Дроздов - Изумруд Люцифера

— Что это? Кузьма!

Он встал и осторожно забрал у нее реликвию. Зеленый свет к тому времени погас, только чаша, как показалось Рите, заблестела ярче, а в ее толще стали вспыхивать и переливаться разноцветные искорки.

— В «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха, современника трубадуров, — голос у Кузьмы был хриплым, видно было, что он потрясен не меньше ее, — раз в год к Граалю прилетает голубь и садится на его край. В этот момент Грааль обновляет свои магические свойства. Вольфраму о Граале рассказывал катар и трубадур Киот Окситанец. До сих пор все считали, что это просто легенда.

— Ты хочешь сказать?.. Я…

— Теперь мы знаем, что это правда. На край этой чаши, судя по всему, голубь не садился давно.

— Я и есть он? Я?..

Он понял ее недосказанный вопрос.

— В «Парцифале» не говорится, что этот голубь должен быть чистым и беспорочным созданием.

Рита обессилено рухнула на кровать. Но тут же, спохватившись, бросилась к сумке. Достав фотоаппарат, она закружилась вокруг Кузьмы, сидевшего с чашей в руках, и защелкала затвором. Потом забрала у него чашу и потребовала снять ее. Кузьма снисходительно выполнил ее требования и, закончив снимать, внимательно осмотрел фотокамеру.

— Это любительская?

— «Олимпус», с зумом. Я давно работаю с ней, ты видел снимки в газете, — обиделась Рита.

— Пусть будет «Олимпус», — миролюбиво согласился Кузьма и вернул ей камеру. — Главное, что мы теперь точно знаем, что везем настоящий Грааль, — он забрал у нее чашу и поставил ее на столик, — она настоящая, и ты тоже. Все сходится.

Рита села рядом. Некоторое время они молча смотрели на чашу. Искорки по-прежнему вспыхивали на стенках изумруда Люцифера, но, как показалось Рите, стали реже и мягче.

— Не жалко? Отдавать?

Он вздохнул:

— Жалко. Но надо. Что ж нам, как Ломтеву — скрываться от всех? В любой момент ожидая, что объявятся серьезные парни и проломят дырку в башке? У меня дочь, и хорошо, что она в отъезде. А тебе было в радость? У Ломтева хоть деньги были. Нам даже на авиабилеты не хватило, пришлось на машине пилить.

— Ты уверен, что от нас отстанут, если мы отвезем чашу?

— Уверен.

— Почему?

— Долго рассказывать. Мы ж ее не под камни прятать будем. Нас ждут.

— Кто?

— Катары. Современные. Те, кому Грааль принадлежит по праву. И которые знают, что с ним делать. Пора, Рита! Заверни ее и спрячь в сумочку. Зеленое стекло оставим здесь, бошам — больше не понадобится. На границе Германии и Франции таможни нет…

Они отъехали от места ночлега уже далеко, когда Кузьма, бросив взгляд на большой дорожный указатель, тяжко вздохнул:

— Представляешь, мои сейчас где-то в паре сотен километров!

Риту больно кольнуло это «мои», но она не подала вида.

— Заедем! — предложила бесшабашно.

— Нельзя! — покачал головой Кузьма. — Лучше им не знать, чем мы тут занимаемся. Для них я дома.

«И чем же мы тут занимаемся?» — хотела было спросить Рита, но вовремя удержалась. Ее задели эти слова. В то же время она понимала, что ей не в чем упрекнуть Кузьму. С того памятного момента, как она, движимая порывом, подбежала к нему, кричавшему и плакавшему во сне, она сама не понимала, что за отношения их связывают. Это не было обычной интрижкой, тем более с деловым интересом: для получения информации или установления полезных контактов. Но и на завязку чего-то серьезного не походило. Ее тянуло к нему с силой, которой она, пугаясь, сопротивлялась как могла и все же не могла противостоять. «Он женат! — мысленно говорила Рита себе. — У него семья, он любит жену и не собирается ее оставлять». Но стоило ей оказаться рядом, как она тут же забывала обо всех своих правильных мыслях. Она чувствовала, что и он испытывает нечто подобное. Он явно старался держать между ними дистанцию, но стоило ей пробиться, прогрызть эту оболочку, его словно прорывало. Рита вновь вспомнила их первую ночь: он был не только страстен до неутомимости, но и необыкновенно нежен: ранее она даже представить себе не могла, что так бывает. И она плавилась в ту ночь в волнах его нежности, отвечая ему душой и телом, и желая отвечать еще и еще.

— Скажи, пожалуйста, — спросила Рита, прерывая установившееся в салоне долгое молчание, — как у катаров было с семьями? Ведь они не признавали церковного брака…

— Они признавали свободную любовь между мужчиной и женщиной. Причем, любовь не только платоническую, но и плотскую. Одни только Совершенные, жившие как монахи, отрекались от нее. Остальные считали нормальным предаваться любовным утехам где угодно, хоть в церкви.