Ольга Пашнина - Беглянка

Он наклонился ниже. Его губы почти коснулись ее лица. Кортни не шелохнулась, только в глубине темных глаз таилось что-то… любопытство?

– Опасно играть в такие игры, – его голос сделался ниже, бархатистее.

– В какие?

И будто бы вправду не поняла, нахмурилась, удивилась. Только лукавый огонек в глазах выдавал это притворство. Погасла еще одна свеча. Трещали в камине поленья. Кортни усмехнулась.

– Смеешься? – улыбнулся Герберт. – Не веришь, что я на это способен?

– Нет. – Она закусила губу. – Не верю. Ты слишком боишься потерять доверие отца. Его дружбу.

– Думаешь?

Он собрал ее волосы в хвост, сжал в кулаке шелковистые каштановые кудряшки.

– А если я скажу, что это мне ты обязана чудесными выходными вдали от такого ненавистного приема? Что, если это я убедил Карла оставить тебя дома? Под предлогом того, что научу тебя наконец истории?

– Так научи, – шепнула девушка.

Он заставил ее наклонить голову назад, обнажив шею. Скользнул губами по нежной коже. У Кортни вырвался короткий стон. Герберт с удовольствием вдохнул аромат ее духов, нежных, с явными нотками корицы. Кортни пахла как зимний чай, согревала, даже обжигала все внутри.

Продолжая целовать ее, поднимаясь все выше к губам, мужчина расшнуровал корсет, запустив в чашечки руку. Она застонала громче, когда он сжал сосок и потянул. Их губы встретились, языки сплелись, и этот, пожалуй, чересчур глубокий поцелуй длился вечность. Герберт освободил ее от корсета, расшнуровав весь, и, заставив девушку лечь на софу, опустился сверху.

Хрупкая… сильная, но в то же время беспомощная и еще очень наивная. Невинная…

Остатки разума его все же не покинули. Мужчина дал ей вдохнуть, меж тем избавляясь от рубашки. Поверх одежды упали четки, которые он никогда не выпускал из рук. Платье Кортни уже давно оказалось на полу, и Герберт рассматривал в тусклом свете свечей ее тело. Проводил рукой по ключице. Слушал прерывистое дыхание. Ему нестерпимо хотелось покончить с этой пыткой и взять ее, но осознание того, что Кортни невинна, немного отрезвляло.

Немного.

Он вошел и тут же замер, давая привыкнуть. Кортни выгнулась, изящные пальцы девушки крепко сжали подлокотник. В полной тишине было слышно лишь биение двух сердец.

Он ждал достаточно долго. И думал о ней – тоже. Сил сдерживаться дальше уже не было, остановиться – тем более.

Кортни вскрикнула от боли, на пушистых темных ресницах появились слезы. Недостаточно готова, слишком поторопился, но назад пути нет. Он сделал несколько движений и, пользуясь тем, что Кортни закрыла глаза, провел рукой по ее груди. Красные огоньки окутали тело девушки, унимая боль, чуть помогая получить наслаждение, к которому она шла до этого. Совсем немного магии, только чтобы помочь.

Кортни расслабилась. Нежные, чуть припухшие от поцелуев губы дрогнули, когда он осторожно провел языком. Она ответила на поцелуй немного потрясенно, осторожно, словно не доверяла ему после боли, что он причинил. Но внутри их обоих стремительно разгоралось желание. Герберт перестал контролировать себя, входил глубже. Стоны девушки звучали в комнате слишком громко и, возможно, были слышны из коридора.

– Моя, – шепнул Герберт. – Скажи мое имя.

Едва слышно она его прошептала. Ему хватило. Острое наслаждение, граничащее с болью, взорвалось внутри. Кортни вскрикнула, магия рассеялась, оставив после себя лишь дрожь.

Герберт отодвинулся, еще не совсем контролируя движения, прижал девушку к себе, слушая громкие удары ее сердца.

Камин погас. В комнате стало заметно холоднее. Но сил подняться и вновь его разжечь не было.

Историю и право я сдала. Учитель только диву давался, как резко взлетели мои оценки. Пытался отправить сдавать с комиссией, но и там я показала если не отличный, то вполне приемлемый для колледжа уровень. Отец был доволен, и вскоре Герберт стал заниматься со мной дважды в неделю.

Историей, конечно. Узнай отец, что нас связывало помимо свитков и учебников, на улице оказались бы мы оба. Но, к счастью, он ни о чем не подозревал.

Для встреч мы использовали мраморную спальню. Это была спальня, переделанная в свое время из кладовой, а потому в ней было совсем небольшое окошко, а помимо кровати ничего туда толком не влезало. Спальня служила гостевой, и, когда в доме была лишь семья, никому и в голову не приходило туда заглядывать.

Зиму сменила весна, а короткий период капелей и слякоти вскоре сменился дождливым ожиданием лета. Близились школьные экзамены, назревал момент поступления в колледж. И чем ближе была эта дата, тем сложнее было улыбаться гостям или отчитываться за оценки перед отцом.