Аглая Бузылева - Заговор маски

Горислава, смотревшая на это стеклянными глазами, развернулась и пошла своему дому. Такая знакомая дорогая – теперь так непривычно было все кругом. Куда ни кинь взор – тела и угли. И ни звука. Не квохтали куры, не кричали петухи, ни из одного сарая не блеяла коза. Все было мертво, и Гориславе казалось, что и она тоже умерла, просто случайности, по недомыслию какого-то бога еще ходит и дышит, но на самом деле ее убили, как и всех. Как вон ту соседку, замершую в неестественной позе у собственного забора. Они покупали у нее молоко. Или тех девочек-близняшек, что лежали в сугробе своего дома лицом вниз. Интересно, они правда умерли в таких одинаковых позах или эти нелюди так развлекаются. Или вот того… Горислава замерла как вкопанная. Она не сразу узнала свой двор. Неподалеку от калитки лежал на снегу старший из ее братьев. Она узнала его скорее по одежде, нежели по окровавленным завиткам русых волос. Из его затылка торчал топор. Она с трудом оторвала взгляд от трупа и перевела его на дом. Но дома не было. Лишь груда черного дымящегося дерева.

Горислава толкнула калитку и вошла. Ей казалось, будто все это сон, и она сейчас проснется. К пепелищу все еще нельзя было подойти – жар не давал приблизиться. В этом аду выжить не мог никто. Они и сами с Яроликой спаслись только чудом.

Она постояла, окинула взглядом то, что было ее домом, потом повернулась и не сознавая толком, что она делает, на ватных ногах двинулась к кузнице. Ее несостоявшийся жених висел на воротах, прибитый за руки, весь в крови. В его горло тоже был вбит длинный гвоздь. Уши были отрезаны. Яркие голубые глаза смотрели прямо на Гориславу, как ей показалось, обвиняюще. Почему ты, если любила, не остановила? Почему ты только пряталась, но ничего не сделала? Почему я вишу сейчас на воротах, а ты еще живешь? Горислава задохнулась, тошнота подкатила к горлу, она попыталась закричать, но не смогла. Ноги наконец перестали служить ей, она упала на залитый кровью снег перед кузницей и потеряла сознание.

Очнулась она от того, что кто-то обтирал ее лицо снегом. Она открыла глаза и увидела Яролику. Вся белая, подруга трясущимися руками пыталась привести ее в себя.

– Ну же, Горя…. Ну же… – Она ухватила Гориславу за плечи. – Ты меня напугала, как ты меня напугала. Я думала… я тебя увидела, ты лежишь… а я… я… – Яра всхлипнула и утерла слезы кулаком, размазывая их по щекам.

– Я в порядке, – хрипло ответила Горислава, – я просто… В голове шумит.

Она поднялась, избегая смотреть на ворота, повернувшись спиной к этим обвиняющим голубым глазам.

– Идем, надо уходить. Вдруг они вернутся… – она потянула Яролику за локоть, и подруги поковыляли вдаль по дороге. На повороте Горислава все-таки не выдержала и обернулась.

– Наверное, он пытался им сопротивляться, – сглотнув, сказала она.

Яролика оглянулась и вздрогнула. Когда она увидела лежавшую Гориславу, а на воротах поруганное тело Остромира, она едва сдержала вопль. Такой страх пронзил ее, когда она подумала, что подруга мертва.

– Сопротивлялся, – тяжело сказала она. – Там во дворе крови много. Наверно, сражался. Он храбрый… был. Горя, надо зайти к нам. Дом почти не пострадал, возьмем что-нибудь в дорогу. И быстрее прочь отсюда…. – она снова задрожала.

– Идем, – Горислава отвернулась и зашагала к дому подруги. В ее глазах по-прежнему не было ни слезинки.

Они осторожно обошли тела родителей Яролики и вошли в опустевший холодный дом. Горислава, не церемонясь, раскрыла сундук, достала оттуда платье Стояны, скинула полушубок и свои верхнее и нижнее платья, ставшие уже лохмотьями.

– Что с твоими братьями? – спросила она у подруги. – Ты видела Златогора?

Яролика молча достала еще одну заплечную сумку, сняла свою и начала укладывать туда припасы, доставая их с полок.

– Переслав с Милоликой мертвы, – надтреснутым голосом сказала она. – Переславу голову снесли, Милолику… – она зажмурилась и встряхнула головой, словно пытаясь стереть это из памяти. – А потом горло рассекли. А Златогор… его следы к конюшне вели, а назад не было… Видно там… – она сжала губы, достала чистую тряпицу, в которую завернула бабушкину книгу, поставила наполненные хлебом сумки на стол.

Подойдя к подруге, она достала новую одежду и начала переодеваться.

– А твои? – спросила Яролика.

– Тоже, – только и сказала Горислава глухо.

Больше не говорили. Переоделись, взяли сумки и пошли к лесу. Девушки упрямо брели по снегу, подоткнув подолы платьев. Вскоре дым скрылся за хвоей. Запах гари отступил. Тут Гориславу наконец накрыло. Усталость, страх, горе, ужас, отвращение – все вдруг накатило разом, обрушилось на нее, она вцепилась в березу, мимо которой шла, уткнулась лицом в шершавую кору и завыла. Она хотела рассказать Яролике, что все они были мертвы, что сгорели, что это и ее вина, так как она не умерла вместе с ними. Но из ее горла вырывались лишь хриплые лающие звуки. Она опустилась на колени и затряслась от рыданий.