Борис Васильев - Дразнить судьбу – себе дороже

Остальные девушки были на задании. Борщов молча стоял у окна и с интересом наблюдал за тем, как Лепнина слева направо, начиная от входной двери подводила Лену поочередно к каждой из присутствующих. Та вставала, представлялась и получала от своей руководительницы краткую характеристику. Герману, в недавнем прошлом следователю, это напоминало процедуру осмотра места происшествия, при которой он невольно выполнял роль понятого. Ему даже подумалось, что, покончив с официальной частью, Эльвира Степановна вернется на свое место и непременно приступит к составлению протокола.

Если посмотреть со стороны, как на объект фотосессии, девушки являли собою воплощение противодействия уголовной преступности. В глазах журналистки они выглядели дисциплинированными и работящими, идеальными борцами за торжество закона, возложившими себя на алтарь следственной практики. Одетые с иголочки в черные кители, которые эффектно подчеркивали плавные изгибы фигур и сидели на них, как влитые, они ни в чем не уступили бы мировым топ моделям, если бы тем пришлось демонстрировать российское полицейское обмундирование. «Служебной формы писк», – пронеслась у Лены в голове, заставившая ее невольно улыбнуться, озорная мысль. О прическах и говорить нечего – что ни голова, то вершина парикмахерского искусства. Однако, этот фрагмент показательного выступления не был чем-то незаурядным и нисколько не удивил Борщова. С такими прическами они были всегда, сколько он их помнил. Культ приходить на работу, будто только что из парикмахерской, возник после того, как в присутствии коллектива у Лепниной произошел мимолетный разговор с заглянувшим в отдел генералом Снегиревым. Во время доклада Лепнина, как всегда ухоженная и причесанная, произнесла:

– По штату в отделе шесть аттестованных сотрудников…

– А сотрудниц-красавиц? – как бы между, прочим бесцеремонно спросил генерал, окинув недовольным взглядом недостаточно аккуратно причесанных девушек, считавших, что на работе внешний вид не имеет значения. С того дня у них повелось вставать на работу еще раньше.

Протокол составлять Эльвира Степановна не стала. Покончив с формальностями и, по всей видимости, сделав для себя некоторые выводы по ходу короткого общения с Мирской, она, не мудрствуя лукаво, просто предложила попить чаю. Едва Лена кивнула в знак согласия, обстановка в отделе резко переменилась. Девчата моментально сбросили с себя панцирь официальности, тут же изобразили чайный стол из своих рабочих тумбочек, откуда-то, как по волшебству на нем появились чашки, сахарница, упаковка пакетированного чая и домашнее печенье. Из соседней комнаты принесли кипящий электрический чайник. И… растворились. Полужайко также попросили разрешения выйти. В кабинете остались Мирская с Борщовым и Лепниной.

Судя по ожидающим взглядам присутствующих, Лене предстояло представиться, по возможности неформально, и поделиться первыми впечатлениями. И она не преминула воспользоваться ситуацией.

– Вы хочете песен? Их есть у меня. В первом куплете сообщаю, что ничего в полицейской службе не смыслю и полицию не люблю. У меня был некоторый опыт общения с вашей системой, и результат оказался, мягко говоря, плачевный. В том числе и в прямом смысле этого слова. Во втором куплете следует заметить, что у меня есть в творческом багаже маломальский опыт журналистской работы, некоторые профессиональные навыки. Если я за что-то берусь, то обычно, если не попадаю под каток форсмажорных обстоятельств, довожу до конца. И, наконец, третий куплет о том, что все написанное я перед публикацией покажу вам, Эльвира Степановна, и, разумеется, Борщову. Чтобы не было самой стыдно за свою писанину, и чтобы вас не выставлять на посмешище. При любом раскладе вы профессионалы, вам и карты в руки. По сравнению с вами я всего лишь борзописец. Но я постараюсь. Такой расклад, я думаю, всех устроит.

Чем дольше говорила Лена, тем моложе становилось лицо Лепниной, тем уверенней чувствовал себя и Герман Борщов. Они оба знали подоплеку задания, которое получила Мирская, были наслышаны и о непростом характере журналистки, способной на резкие суждения и неординарные выводы. К тому же Лепнина была хорошо осведомлена о некоторых непубличных фрагментах биографии Мирской. Так же, как и Борщов, она знала о ее близком знакомстве с начальником УВД, о дружбе генерала с отцом Лены. Не понаслышке знала она и о происхождении едва заметного шрама на ее подбородке.