Ольга Толстова - Другая химия

Про последнюю работу Виктора он умолчал. Наверное, стоило хотя бы упомянуть о ней, ведь там было что-то – не ответы, но намёк на то, что эти ответы всё же существуют. И в то же время, это была слишком личная вещь, чтобы вот так запросто о ней говорить.

Здрановский едва заметно кивнул, нахмурился, выдержал ещё одну сочувственную паузу и сообщил:

– Мне, к сожалению, вас тоже порадовать нечем. Представительница Бомбы, госпожа Блэксмит от меня отмахнулась. Официально нам к нему не пробиться, а неофициально – я пока не сумел выяснить, где он находится. Его, гм, приватность охраняется сурово. Но, так или иначе, думаю, мы сможем к нему подобраться. Пока же я займусь остальными. В папках есть детали, по которым можно вести поиск…

Он замолчал. Леонид понял, что давно уже не вслушивается в слова детектива.

– Да, Бомба… – он собрался с мыслями. – Можно было ожидать. Если бы я не был знаком с Виктором, случилось бы то же самое… К нему бы мы тоже не «пробились», так вы сказали?

Детектив кивнул.

– В общем, пока берём небольшую паузу…

– А Мендоуз? – вспомнил Леонид. – Есть же ещё он.

– Нет, – мгновенно ответил Здрановский. – Поверьте, это не тот человек, которому можно довериться. Он, думаю, тут же вцепится в вашу тайну, но что он сделает с ней потом? В лучшем случае, выставит вас на посмешище со своими «поисками истины», повернёт всё так, что вы от этого уже не отмоетесь. В худшем – вы окажетесь замешены в незаконные и сомнительные вещи.

Леонид задумчиво смотрел на него, и детектив повторил с нажимом:

– Мендоуз – не тот человек. Вам с ним лучше вообще не встречаться, никогда. Вы понимаете?

– Конечно, – Леонид пожал плечами. – Я не собирался действовать за вашей спиной.

У стойки отеля перед Перелётовым оказались ещё два человека. И ожидая своей очереди, он рассеянно разглядывал холл: тонкая полоса лепнины по периметру потолка, нежно-лиловые стены в прожилках, вряд ли мрамор, всё-таки не «пять звёзд», но имитация хорошая.

Он старался думать об этом, а не о сомнениях, что его грызли. То, что он планировал сделать, вовсе не казалось ему правильным.

Сеть была полна информации о Ричарде Мендоузе – сомнительной, отдающей желтизной информации.

Кто-то считал его новым пророком. Его работы цитировались на сайтах, одним своим видом вызывающих у нормальных людей подозрения. Красные буквы на чёрном фоне или белые на красном, «гифки» из 90-х и устаревшие фреймы. Знакомый каждому портрет: именно на таких страницах утверждается, что число π равно трём и что кроманьонцы катались на динозаврах, причём в Южной Америке.

Здесь, в последних прибежищах несостоявшихся спасителей официальной науки, Ричарда Мендоуза растаскивали на цитаты.

Но чаще над ним смеялись – все остальные.

А его это будто бы и не смущало совсем. Он делал, что делал, верил, во что верил, и море ему было по колено, и путеводная звезда вела его за собой.

В общем, не зря Здрановский так советовал держаться от этого человека подальше.

Но детектив не мог знать, что каждая минута ожидания ощущается Леонидом как песчинка утекающего, безвозвратно потерянного времени. Человек, который мог знать правду, – вот он, улыбается насмешливо в объектив папарацци, нисколько не смущаясь, даёт ответы на провокационные вопросы. И живёт не так уж далеко: да, в другой стране, но границы условны, а поезда развивают огромные скорости. Полдня пути, и Леонид смог бы взглянуть в глаза Ричарду Мендоузу, присмотреться к нему и понять, прав ли Здрановский насчёт эксцентричного аристократа.

Потому что: а вдруг неправ?

Эта мысль не давала Леониду покоя. Он то застывал, сидя за письменным столом, откинувшись на спинку кресла и уставившись в потолок, то мерил кабинет шагами. Потом выходил в гостиную, переставлял книги на полках, делая вид, что наводит порядок, бросал это, кружил уже по гостиной, трогая вещи, меняя их местами, в конце концов, добрался и до репродукции «Волшебного окна». Снимая картину, он пытался припомнить, сколько она уже здесь висит: года три? Затем перевернул её, не думая, зачем это делает, и уставился на подпись Лео Бомбы на обратной стороне. Большую, размашистую подпись и дату, а ещё посвящение, дописанное, возможно, позже и вообще маркером: «Л.П. от Л.Б.». «Волшебное окно» было подлинником и, видимо, самой дорогой вещью в его квартире. А он понятия не имел, откуда тогда картина взялась.

Аккуратно повесив картину обратно, Леонид медленно добрёл до дивана, упал на него, вытянувшись и уткнувшись лицом в спинку, и стал думать о последствиях. Что случится, если он поедет к Ричарду Мендоузу вопреки запрету? Он старательно представлял возможные варианты и одновременно будто слышал, как внутри него тонкий голосок вопит от ужаса («Откуда здесь эта картина?!»). Он должен был во что бы то ни стало заглушить этот крик.