Ляна Зелинская - Чёрная жемчужина Аира

И Жозефина строго следила за тем, чтобы внучка всегда была занята какой-нибудь работой, пусть даже бессмысленной. Вот и приходилось ей то вязать, то вышивать, то читать молитвенник, то крупу перебирать, то зубрить учебники. А ещё посещать общественные чтения, богадельню и ходить раз в неделю в больницу для бедных с корзиной воскресной выпечки.

Повзрослев, Летиция стала ненавидеть эти воскресные походы больше всего. Не понимала она странных взглядов и сальных шуточек, которые стали отпускать ей вслед мужчины, сидящие на скамейках в больничном саду, стоило бабушке отойти в сторону. Жозефину Мормонтель там, конечно, все боялись до икоты, а вот её внучка – совсем другое дело. И лишь когда ей исполнилось пятнадцать, Летиция осознала, что она красива. И это внезапное внимание и комплименты со стороны мужчин стали ей нравиться.

Во внешности Летиции от матери не досталось почти ничего. Разве что тёмно-карий цвет глаз её отца высветлился, и они стали ярче и прозрачнее, словно в тёмную патоку щедро плеснули солнца. Не глаза, а точь-в-точь тот оникс, что был в кулоне у бабушки Жозефины – коричневый, с яркими прожилками солнечного золота. Да, может, ещё кожа стала не такой оливковой, как у южан-креолов, лишь чуть тронулась загаром – будто в молоко уронили три капли кофе. А всё остальное – черты лица, фигуру и рост – Летиция унаследовала от отца – Жюльена Бернара. И может, поэтому ещё притягивала она заинтересованные взгляды мужчин – внешность её в этих местах казалась немного экзотичной: красивые сочные губы, золотистая кожа, густые чёрные волосы, ресницы и брови сильно отличались от внешности марсуэнских голубоглазых и сероглазых белокожих блондинок.

Бабушка её красоту не одобряла. Бурчала всякий раз, поминая в сердцах её отца, которого в своё время принёс нечистый в их город, и велела служанкам извести в доме все зеркала. Оставить только одно в гостиной, чтобы видеть, много ли времени внучка проводит за самолюбованием, а не за молитвами. Никаких украшений Летиции не полагалось. Только брошь-камея, чтобы ходить в храм по праздникам. Ткань на платья бабушка покупала исключительно синих, серых и коричневых оттенков, и всё, что позволялось сверх этого – белый кружевной воротничок и манжеты, кружево на которые нужно было связать самой. А волосы непременно нужно было прятать под унылый чепец.

Бывая в гостях, Летиция всегда думала о том, что на фоне других девушек она выглядит, как горничная – в своей беспросветно-серой сарже, или как ученица пансиона – в грубом коричневом поплине. Но когда она однажды сказала об этом бабушке, та отстегала её розгами, обозвав вертихвосткой. Ничего удивительного, что после пары таких наказаний Летиция стала скрывать от мадам Жозефины всё, что только можно. В итоге наказывать её стали чаще, как выразилась бабушка «за молчание и греховные мысли». И чем взрослее Летиция становилась, чем сильнее проступали в ней черты её отца, тем чаще бабушка поминала, что во всём виновата его «нечистая» кровь. На что Летиция, не выдержав однажды, возразила, что кровь не бывает «нечистой», кровь – это всего лишь кровь, такая же часть организма, как рука или нога. Она слышала разговор об этом в больнице для бедных.

За эти слова её, конечно, снова наказали, причем довольно жестоко.

Но вместе с «нечистой» кровью от отца ей достались и его упрямство, и креольский темперамент, так что после этого случая с наказанием Летиция решила найти способ навсегда покинуть дом на рю Латьер и, наконец, вырваться на свободу. Единственное, что мешало ей в осуществлении этого плана – финансовая зависимость. Той частью денег, что после гибели родителей ей выделил Анри Бернар, управляла бабушка Жозефина. И эти деньги достались бы ей только в случае замужества, а мужа бабушка обязательно должна была одобрить.

Одобрять же кого-либо мадам Жозефина не спешила. Помня историю со скоропалительным замужеством собственной дочери, она подходила к вопросу устройства будущего внучки со всей тщательностью и скрупулёзностью, с какой занималась любым мало-мальски важным делом, будь то выбор цвета штор в спальню, качество цыплят к праздничному столу или натирка паркета в гостиной. Единственное, на что бабушка пошла в качестве жеста доброй воли – разрешила Летиции выбирать самой кого-либо из одобренных ею кандидатов.

Но перед этим мадам Жозефина исследовала их родословную не хуже, чем у породистых скакунов, что выставляют по субботам на скачках, осторожно наводя справки о женихах через зеленщиков, бакалейщиков и дам из благотворительного кружка, и безжалостно отбрасывая любые подозрительные кандидатуры. А те, кто оставался, пройдя через мелкое сито бабушкиных требований, были, по мнению Летиции, настолько правильными, унылыми, серыми, пресными или кислыми, что от одного их вида лучше было удавиться.