Ответил Госсенс:
– По Перегуте. Это столица Бальдра. Сейчас у нас… – он поднес к глазам коммуникатор, но я остановил его нетерпеливым жестом.
– Справлюсь. – Я быстро настроил свой комм на время Перегуты. Так мне удобней.
Сутки на Бальдре были лишь немногим длиннее стандартных, и их делили на привычные двадцать четыре часа, хотя секунд в часе было чуть больше, чем на Земле. Хорошая в этом отношении планета, на иных людям приходилось привыкать к двенадцати-, тридцати шести- или сорока восьмичасовым суткам, чтобы понятие часа не становилось совсем уж абстрактным.
Произведя нехитрые вычисления, я выяснил, что Ник определил время смерти от двенадцати десяти до тринадцати сорока по времени станции.
– Когда вы в последний раз видели Шталлера живым?
– На ланче, – это снова Госсенс. – Ланч у нас в одиннадцать тридцать. Генрих пришел вовремя… он всегда все делает вовремя, но поел буквально на бегу – у него в синей оранжерее намечалось созревание.
– Синей? – переспросил я.
– Да, это та, в которой он был найден. В ней растут синие розоиды, а в другой – желтые, поэтому мы ее называем…
– Спасибо, я догадался, – проворчал я. – Значит, во сколько он ушел?
Госсенс развел руками.
– Мы специально не засекали, сами понимаете. Но, полагаю, выражу общее мнение, если скажу, что было не больше одиннадцати сорока.
Я кивнул.
– Кто обнаружил труп?
Тодоров прочистил горло.
– С вашего позволения, я, лейтенант.
– Во сколько?
– В тринадцать сорок шесть, – Тодоров скромно улыбнулся. – Вот тут уж я догадался сразу зафиксировать время.
– Молодец, – похвалил я. – Вы позвали всех?
– Конечно. Разве не надо было?
– Да нет, почему же. Надеюсь, вы ничего не трогали в дежурке?
– Ну что вы, лейтенант, мы же не дети, – Тодоров надул губы. – Убедившись, что Генрих действительно мертв… это было несложно, мы все вместе вышли из оранжереи и вызвали полицию.
– Больше туда никто не входил?
– Нет, потому что…
– Да, да, госпожа Ласкариду, потому что я отдал это идиотское распоряжение. Я рад, что вы его выполнили.
Я снова обернулся к Тодорову.
– Как вы обнаружили тело?
Тодоров начал было вопросительно вскидывать брови, но, не успели они пройти половину дистанции, суть вопроса до него дошла.
– А! Я понял. В половину второго или чуть раньше я позвонил Генриху, но он не ответил. Это не показалось мне особо подозрительным, мало ли… он мог как раз срезать цветок, например. Но когда он не ответил и на повторный вызов минут через десять, я решил навестить его в оранжерее. Нет, мне тогда в голову не приходило, что могло случиться такое. Скорее, я полагал, что Генрих, возможно, заснул, хотя раньше с ним такого не случалось. Я зашел в оранжерею и… – Тодоров красивым жестом развел руки в сторону.
Я подпер подбородок кулаком и задумался. Все это вполне могло быть правдой. А могло и не быть.
– Вы понимаете, что алиби у вас таким образом нет? – спросил я.
– Увы, лейтенант, – Тодоров снова развел руками.
– А что насчет остальных? – я обвел глазами гостиную. – Прошу вас, предоставьте мне прочное алиби, я заберу господина Тодорова и оставлю вас с вашими мраморными розоидами. Скажите, чем вы были заняты после ланча и до времени обнаружения тела? Начнем с вас, пожалуй, – я выразительно посмотрел на парочку садовников, держащихся несколько отстраненно. Звали их Шимон Лешчак и Корнелиус Мэйнард, и после знакомства они пока не проронили ни слова.
Как опытный массовик-затейник я решил вовлечь их в нашу дружную компанию.
Лешчак, тщедушный плюгавый тип с нервными руками, повел плечами.
– Я был на ланче тоже, так. Ушел через несколько минут после Генриха, у меня сегодня смена в желтой оранжерее. Потом я не покидал ее до того самого момента, как Пламен рассказал всем о трагедии. Так.
– К вам в оранжерею заходил кто-нибудь?
– Так, – Лешчак кивнул. – Кори заходил минут в двадцать первого. Мы поговорили немного.
– Немного – это сколько? – спросил я.
– Точно не скажу, но, думаю, минут пятнадцать, так? – он вопросительно глянул на Мэйнарда. Дождался утвердительного кивка и закончил. Потом Кори ушел, и я был один.
– То есть, полноценного алиби у вас тоже нет?
– Меня это тоже огорчает, как и вас, пан лейтенант.
Меня он почему-то раздражал даже сильнее, чем Тодоров. Хорошо, что у него нет алиби. Я обратил свой взор на Мэйнарда. Был он, несомненно, самым молодым из всего честного общества садовников астероида – едва за двадцать. Впрочем, что касается внешности, молодость, пожалуй, была единственным его достоинством. Вялый подбородок, робкий взгляд, покатые плечи, волосы не то, чтобы грязные, но какие-то тусклые, неопрятные. Из подобных типов неплохие маньяки получаются.
Читать дальше