Мария Вой - Сиротки

– Ну, спроси меня. – Глаза его все еще были закрыты, руки блуждали по ее затылку. – Я же вижу, тебя распирает от любопытства. И страха…

– Что вы, мой пан, я ничего не…

– Я не причиню тебе вреда.

Она впервые прямо подняла на него глаза – всего на мгновение, чтобы сразу их отвести, – но, собрав всю свою храбрость, выпалила:

– Вы действительно кьенгар, последний из всех кьенгаров на свете?

Свортек убрал руки от головы девушки. Он помедлил с ответом, снимая тяжелый плащ, затем стаскивая с себя камзол, тоже черный, без вышивки и украшений, и расстегивая жемчужные пуговицы рубашки. Потом вытянул из штанов ремень, скрутил и небрежно скинул на гору своей одежды. Весь его худой торс и длинные руки покрывали татуировки – символы, узоры и звери, каких Шарка в жизни не видела. Кьенгар подобрал оброненный мальчиком кухонный нож и начал проверять его остроту, катая лезвие на основании большого пальца. Завороженно уставившись на его изящные тонкие кисти, Шарка впервые заметила массивный перстень на указательном пальце.

– Да, так и есть, – ответил наконец Свортек. – Я последний маг в этом мире. Здесь не осталось никого, подобного мне. Подражателей, учеников, завистников у меня много, о да… но нет никого, кто смотрел бы на мир моими глазами. Может быть, именно поэтому я делал то, что делал, без сомнений и сожалений. Шел только вперед и никого не слушал и не жалел. Ты ведь наверняка слышала страшные сказки обо мне? Знаешь, что я делал все эти годы? Знаешь, почему так сильно меня боишься?

– Мой пан, у вас кровь, – прошептала Шарка. Заигравшись, Свортек, видимо, слишком сильно нажал на нож – и теперь на его пальце красовалась рана, из которой лилась кровь.

Вид алого ручейка развеселил мага. В его глазах разгорелся огонь сильного возбуждения; он высунул и прикусил язык. Кровь собралась в ладони и уже готова была сорваться на пол крупными каплями.

– На колени.

Шарка послушно опустилась на пол, со знанием дела уперлась руками в его колени и закрыла глаза. Рука Свортека – та самая, порезанная – снова принялась жадно ощупывать ее рот. Большой палец лег на язык, начал его ласкать, пока другие пальцы мягко ощупывали губы – нежно и аккуратно, чтобы не поцарапать перстнем. Кровь и слюна смешались.

– Раздень меня.

Не выпуская изо рта окровавленный палец, она стянула штаны с его узких бедер.

– Посмотри на меня.

И она уставилась снизу вверх в его лицо, как он велел. Никогда и ни у кого – а ей довелось встретить множество самых разных людей с самыми разными судьбами, и перед ней они раскрывали себя настоящих – она не видела таких усталых, печальных и страшных глаз. Его глубокие глазницы были бездонными пропастями, в которых горели две тусклые луны – горели, говоря что-то на немом языке, которого она не понимала. Шарка вдруг с удивлением осознала, что ее собственное тело сгорает от желания, и к этому желанию примешивается острая черная тоска.

Свортек отнял руку, взял Шарку за голову и притянул ее к члену:

– Ты знаешь, что делать.

Собаки встретили Шарку радостным лаем и принялись расталкивать друг друга, чтобы оказаться поближе к девушке.

– Тихо вы, – проворчала она, поднимая ведро с объедками. – Всем достанется. Хватит вопить. Вам тут и так не рады.

Она рассеянно потрепала одну за ухом. Собаки были самые разные, от дворняг до убежавших или выброшенных охотничьих псов и плодов их кровосмешения. Многие даже были похожи на волков: крупные, длинноносые, с нахальными желтыми глазами, – но повадки их были исключительно собачьими.

Шарка любила эту свору, а свора любила ее. Конечно, любовь собак не была безусловна, но среди этих существ без камня за пазухой – какими бы вонючими и блохастыми они ни были – она чувствовала себя в безопасности.

Где-то вдали все еще гремел марш солдат, возвращавшихся в столицу после очередной битвы в полях. Точно так же он гремел два дня назад, когда в «Кабанчике» появился высокий гость. Саму битву в Тхоршице почти не слышали: говорят, для противников короны она закончилась быстро и бесславно. Горстка измученных оборванцев – последние головорезы Яна Хроуста – канула в Лету. Кто знает, может, это и правда была последняя битва Бракадии и можно навсегда попрощаться с бесконечной войной?