Николай Одиноков - Край Вечного Камня

Он помнил. Тогда Веня был ребенком, но все равно это был он. Именно он убедил друзей не вмешиваться в семейные дела Лебедевых и забыть про существование слабовольного Павлика. А Павлик вовсе и не был слабовольным. Он тоже был ребенком, от желаний и воли которого мало что зависело. Если бы не ряд событий, произошедших в детстве, то сегодня Лебедев мог бы стать выдающейся личностью. Парень был необычайно талантлив во всем, и в нем таилось множество различных желаний. И, разумеется, из всех желаний – желание жить всегда находилось на первом месте.

– Какой зверь мог сотворить подобное? – Старкин, не скрывая отвращения, осматривал кусаные раны на трупе. – Ровным счетом ничего не понимаю.

В это время Решетников размышлял вслух:

– Направился сразу же сюда, – к дольмену. Как интересно…

Майор, конечно, предполагал, что смерть Паши Лебедева могла носить насильственный характер с инсценировкой самоубийства, но что-то твердило ему о другом варианте развития событий. Самоубийство под психологическим давлением? «Стоп! Лебедев же был шизофреником». Игры разума вполне могли подтолкнуть к подобному поступку. Вместе с тем, повреждения на теле Павла были схожи с повреждениями, обнаруженными на трупах из болотной топи. Но тех людей определенно точно убили, а после избавились от тел, погрузив их в трясину. Связь с происшествием возле сторожки была на лицо. «Но откуда, черт побери, эти кусаные раны?» Несмотря на некую связь между происшествиями история становилась только запутаннее.

– Должно быть, все это время он ненавидел меня, – прервал Зиновьев размышления милиционера, – он пришел ко мне, чтобы убить. – Я уверен в этом. Мы хорошо дружили, и я никогда не обижал его. Я был единственным из нашей компании, кто время от времени появлялся в Соловеево. Паша знал об этом. Знал о том, что у меня не хватает духу навестить его. Знал, что у меня теперь новые друзья. Но он не знал, что каждый раз, находясь здесь, я вспоминал о нашей дружбе. Теперь все это будет преследовать меня до конца жизни. Мне так жаль!

– Веня, не переживай, – отреагировал Решетников на душевный порыв Зиновьева. – Когда приходит настоящая беда, то чаще всего мы виним в случившемся только себя. Но это не так. Обыкновенное стечение обстоятельств. Мог ли ты повлиять на эти обстоятельства? Скорее всего, нет. Ты поймешь. Когда-нибудь у тебя будет собственная семья и дети, за которых ты будешь по- настоящему ответственен. Жизнь устроена так, что мы не можем быть ответственны за каждого друга, приятеля или знакомого, как бы мы того не хотели. Судьба Павла еще в прошлом предрешена потерей отца, а мировосприятие сломлено родной матерью – человеком, несущим за ребенка ответственность. Твой друг был очень болен. И в этом нет ни твоей, ни и его вины. Будь уверен, что о друзьях у него остались только хорошие воспоминания. Дело скорее в его ненависти к самому себе. Он не смог ужиться с реальностью, поэтому и совершил то, что совершил.

Взглянув на Станислава Витальевича Решетникова со стороны, можно было с уверенностью сказать о том, что перед вами находится самый настоящий мент, причем мент до мозга костей – серьезный, решительный и непоколебимый. Майор удивил Зиновьева еще и тем, что вдобавок ко всему оказался чутким и действенным психологом. Но самое главное заключалось в том, что этому человеку не чужда человечность. Речь Решетникова достигла каких-то внутренних глубин Вениамина Зиновьева – ему стало гораздо легче.

Но на поляне сохранялась напряженная обстановка. Каждый участник и свидетель следственных мероприятий ощутил некий дискомфорт. И этот дискомфорт появился вовсе не от всей этой суеты возле обезображенного трупа.

Дело было в самом месте. Если бы присутствующие не были заняты телом Павла Лебедева и захотели как следует рассмотреть древний мегалит, то в зияющем темнотой отверстии заметили бы глаза, светящиеся темно-красным светом. Эти глаза не источали ничего, кроме злобы и ненависти. Существо с трепетом дожидалось продолжения веселья.

(Деревня Уидеком-ин-те-Мур, графство Девон, Юго-Западная Англия, Великобритания. 20 октября 1638 года).

Джен Рейнольдс не торопясь выложил свои тузы на стол.

– Прочувствуй аромат моей победы, Дакс! – торжественно воскликнул он, затянулся трубкой и выпустил несколько колец дыма. Рейнольдс несомненно был одним из лучших игроков в графстве. В начале партии он по обыкновению закуривал трубку, и эта глубокая затяжка означала всегда лишь одно – восторженное наслаждение очередной победой.