Озадачив аналитиков Центра созданием модели обвальной эпидемии на территории США, полковник связался со своим приятелем, майором Хендерсом, старшим военным вирусологом, руководителем одной из лабораторий комплекса LSTF 9 9 Life Sciences Test Facility – комплекс засекреченных лабораторий минобороны США, занимающийся производством и тестированием бактериологического оружия. Расположен на сверхсекретном полигоне Дагвей в штате Юта.
, расположенного на особо секретном полигоне в штате Юта. По счастливой случайности тот оказался на пути домой из командировки в Грузию, где у Пентагона была исследовательская лаборатория в Лугаре по разработке нетипичных боевых биоагентов. Его рейс должен был завтра приземлиться в Нью-Йорке. Стыковка с самолётом на Юту была короткой, но полковник попросил перебронировать рейс, чтобы выкроить пару часов для обеда где-нибудь в тихом местечке.
Несмотря на долгий перелёт и разницу часовых поясов, Хендерс выглядел бодро и излучал сплошной позитив.
– Ты так светишься, будто Нобелевку получил, – Вернер чокнулся с приятелем пивом. Они сидели в небольшом, но вполне приличном ресторанчике в отеле недалеко от аэропорта.
– А чего мне грустить? – плеснув пеной на стол, поднял тот свой бокал. – Дела идут. Пенсия скоро. У меня ведь опасное производство. Год за три, как на войне. Если бы не эта долбаная пустыня в Юте и невыносимый режим безопасности, видит Бог, я бы ещё поработал. Мы там такие вещи творим, не поверишь! Ещё пару лет назад об этом даже мечтать не могли.
– И что же вы там делаете такое особенное? – Вернер отхлебнул пива, бросил в рот горсть солёных орешков
– Секрет.
– У меня допуски.
– Да хрен с ними с допусками. Нашего уровня ты всё равно не получишь. Ты и сам должен быть в теме. У тебя ведь свой научный центр.
– Мой центр направлен на защиту, а вы работаете над боевыми агентами. У нас разные цели.
– Брось! Цели у всех одни. Сделать что-то, чтоб выкосило китайцев, русских и иранцев, а нас не тронуло.
– И как прогресс?
– Прогресс есть. Работаем над синтетикой 10 10 Синтетическими, искусственно сконструированными микроорганизмами с заданными характеристиками.
. Рекомбинируем, тестим, но для прорыва не хватает отработанной технологии манипуляции активными белками. Мы вроде как уже нашли дверь, за которой огромный успех, даже заглянули в замочную скважину, чтобы его оценить, а вот открыть не можем. Ключа нет. Биохимики запаздывают. Думаю, через год-два будет прорыв.
– Заразите вы нахрен всех своей дрянью, – покачал головой полковник.
– Извини, старик. Такая работа. Мы с тобой всегда были по разные стороны баррикад. Я атакую, ты защищаешь, – развёл руками Хендерс и внимательно посмотрел на коллегу. – Ты просто поболтать приехал?
– Считай, что это было вступление, – улыбнулся Вернер. – Нам главный федеральный эпидемиолог модельку одну подкинул. Грустная такая моделька.
– Ротфилд что ли? Он нас уже достал проверками. Все боится, что какая-нибудь химера вырвется из лабораторий наружу.
– Думаю, его опасения вполне оправданы.
– Да? Старик! У нас лаборатория 4-го максимального уровня биозащиты. Замкнутый цикл. Система шлюзового допуска к патогенам с десятком дезинфицирующих процедур. Персонал работает посменно. Две недели закрыты на объекте. Две недели отдых с семьёй. После каждой смены двухдневный карантин под строгим меднадзором. Я уже не говорю про изоляцию рабочих мест и средства личной защиты. Через такую систему не то что вирус, молекула кислорода не просочится. А твой эпидемиолог просто параноик. Что он удумал на этот раз?
– Говорит, что мы совершенно не подготовлены к серьёзной эпидемии.
– Правильно говорит, – приятель подождал, пока официант поставит перед ним огромную тарелку с пластом свиных рёбрышек барбекю и внушительной горкой жареного картофеля. – М-м-м… Родная еда. Там, на Кавказе, тоже всё вкусно, но не то. Как будто у арабов. А тут! – он отрезал ребро, взял его руками и, с восхищением вдохнув аромат, откусил. – Так вот. Ротфилд хоть и зануда, но абсолютно прав. Пентагон об этом ещё в 17-м году писал, и ЦРУ в каждом своём годовом докладе по угрозам отмечает эпидемию как опасность первого уровня. Тебе ли не знать, в каком виде у нас медицина. Ты прикинь в уме. На страну в 360 миллионов всего 750 тысяч больничных коек. Это чуть больше чем по две койки на тысячу. Кстати, полвека назад этот показатель был в 5 раз больше. А аппаратов искусственной вентиляции лёгких всего 65 тысяч. Ты помнишь процент летальности в 2002 во время атипичной пневмонии, вызванной SARS? Почти 10%. Причём все пациенты прошли через искусственную вентиляцию лёгких и реанимацию. Так представь, что похожая по вирулентности хрень накрыла США сейчас, и посчитай, сколько мы сможем спасти, а сколько будем вынуждены оставить умирать по домам. И это в том случае, если будем оказывать помощь всем. Но у нас в основном страховая медицина. Бизнес, цель которого не лечение людей, во всяком случае не всех, а генерирование прибыли. Богатых-то мы вытянем. А вот 60 миллионов самых бедных американцев не имеют страхового покрытия, значит помощь им под вопросом. А теперь посчитай. Если эпидемия накроет 10% американцев, из них 10% понадобится реанимация с ИВЛ, то нам нужно 3 миллиона 600 тысяч реанимационных коек. Даже если военные и МВБ развернут временные лагеря и вскроют резервы, вы сможете обслужить от силы 800 тысяч сложных пациентов при условии, что лёгкие будут болеть дома. Это только по койкам. Я не говорю про аппараты ИВЛ, которых, считай, вообще нет. 60–70 тысяч на 3,6 миллиона нуждающихся – это ничто. А лекарства? А средства индивидуальной защиты? Маски, костюмы, антисептики? Тут я не знаю цифр, но смею предположить, что с ними у нас так же, как и с остальным – полная задница. А ещё представь панику населения, когда выяснится, что помощи от государства ждать не приходится. Карантин, погромы, перекрёстное заражение, экономика стоит. Полиция, экстренные и медслужбы выкошены вирусом. Хаос! Так что Ротфилд прав. Мы не готовы к полномасштабной эпидемии.
Читать дальше